Дальше лечение проходило привычно. Гриппа склонялась над пациентом, брызгала на хворое место водой из наших ключей и шептала слова заговора. Всегда любила наблюдать за процессом, комнату в этот момент словно солнцем всю озаряло.

— Хворь непростая… — выдохнула Гриппа, распрямляя спину.

— Вы знаете, что с Сашенькой? Нужно резать, да? Скажите!

— Да ты сядь, милая, сядь вон на табуреточку. Никого резать не нужно, но тут сразу не поможешь. В общем так, поправится твоя Сашенька, если сделаешь все, как я скажу!

— Все сделаю, бабушка! Не сомневайтесь! — клятвенно пообещала женщина.

— Не хворь это у нее, сглаз. Сглазили Шурку еще в утробе матери, а теперь вот расплата ребеночка настигла. Это не наросты, а могильные косточки. На смерть кто-то ее мать заговаривал, да часть заговора малышка в себя вобрала. И сейчас червоточина в Шурке выпускает свои щупальца, разрастается как черный цветок зла. Пойдешь, Ксения, на кладбище. Обязательно в субботний день. Найдешь могилку с тезкой девочки. Стало быть, где Александра упокоена. Косточку куриную подберешь по дороге али мелкую дощечку, какую. С могилки той наберешь землицы столько, чтобы на месяц ее хватило. Станешь той землицей на самой зорьке ножки Шурке мазать. Землицу ту до заката не смывай. А как месяц минует, так и зарой ту косточку или дощечку под любое дерево, да скажи три раза: «Забери, матушка Землица, свое вместе с хворью Сашеньки».

— Ох, не знаю, как вас и благодарить, — всплеснула руками женщина.

— Отблагодаришь, — кивнула ей Гриппа. — Не сомневайся. Теперь с тобой. На-ка вот сбор травок. Заваривать себе будешь тот же месяц. Этот отвар будет первым, что ты выпьешь за день, и последним перед самым сном. Поняла ли? — женщина кивнула. — Мужа своего ко мне пришлешь, и ему помогу тоже. Будут у вас еще детки, кроме Сашеньки. Будут.

— Спасибо! — Ксения поднялась, но продолжить ей бабушка не дала.

— Теперь на счет благодарности. Денег, как ты знаешь, я не беру. Не тот у меня дар, чтобы его златом пачкать. Но, кое-что, я с вас возьму. Пусть муж, когда поедет ко мне, гречки возьмет четверть пуда, да муки пшеничной высшего сорта половину, масла подсолнечного литра три и довольно с вас будет. А теперь ступай с богом, милая. Все у вас наладится, коли сама не оплошаешь.

— Спасибо вам, Агриппина Саввишна! От всей нашей семьи спасибо!

— Ну, ступай-ступай! Машина даром ждать не будет. Засиделись мы с тобой.

Женщина ушла, бабушка закрыла за ней дверь, задвинув толстый, кованый засов, и обернулась.

— Опять подслушиваешь да подглядываешь, Еленка? — усмехнулась она. — Выходи уж, дай-ка я погляжу на тебя.

Пришлось выходить. Гриппу я обнимала, втягивая в себя, знакомый с детства аромат сухих трав, смешанный с медовыми нотками.

— Худющая стала! Что ж у вас в городе с продуктами плохо? — наконец, вынесла свой вердикт бабушка.

— С продуктами хорошо, — рассмеялась я. — А вот упитанным сейчас быть не модно! Некрасиво, когда у тебя лишний вес.

— Много б ты в красоте понимала, пигалица! — добродушно хмыкнула Гриппа. — Чай не одна явилась на ночь глядючи? Поди, и Ядвигу с собой прихватила?

— Прихватила! И не только ее. Дядя Саша нас привез.

— Ох, ты ж, батюшки! — всплеснула руками бабушка. — В доме гости, а мы тут с тобой стоим, лясы точим. Пошли хоть лепешек состряпаем, да кашу из печи достанем. Хорошо я квашню еще с утра поставила.

И мы отправились на кухню. Разговор предстоял нешуточный, а за чаем оно все веселее.

Глава 6.

Ужинали обстоятельно. Каша с распаренными грибами и обжаренным до золотистого цвета луком удалась, а пахла так, что рот тотчас наполнялся слюной. На горячих лепешках таяло свежесбитое масло, стояла вазочка с ароматным вареньем из прошлогодней земляники, а на столе дымились чашки с травяным чаем, щедро беленным козьим молоком. Вельзевуловна, хоть и исполняла у Гриппы роль сторожевой собаки, но доилась исправно и обильно.

Дядя Саша вызвался помочь по хозяйству, я убирала посуду, предоставив возможность двум старым подругам поговорить. О том, что произошло в городе, мы рассказали Гриппе еще за ужином, но до сих пор она хранила загадочное молчание. Более того, мне показалось, что бабушка чем-то подавлена и о чем-то сильно переживет. Спрашивать ее бесполезно. Не захочет — не расскажет. Тут без вариантов.

Ядвига поднялась и подошла к неприметному ящичку на стене, достала из него холщевый мешочек и вернулась обратно.

— Ладно уж, сватья, смотри свои руны, — проворчала Гриппа. — Все равно я вам обо всем рассказать хотела. Не каждый день древние обряды проводишь да потом сожалеешь о них сильно.

Я прислушалась. Происходило что-то непривычное, выбивающееся даже за рамки того необычного, волшебного образа жизни, что вели мои милые родственницы. В мешочке хранились черные и белые камушки с выбитыми на них рунами. Символы были настолько древними, что почти стерлись с отполированной временем поверхности. Пользовались ими теперь редко, а вот раньше, говорят, без них ни одно предсказание не обходилось. И были те пророчества настолько точными и верными, что люди невольно проникались уважением к тем, кто умел читать тайные знаки.

Камни нельзя вывозить из места силы, иначе они утратят энергию, накопленную веками. Поэтому, уезжая из «Ведьминого скита», Ядвига оставила мешочек на хранение здесь. И теперь пришла пора его достать.

Зачем? Я и сама толком не понимала, но любопытство разгоралось с каждой минутой. Да и древний язык волхвов не каждый день услышишь. Мне нравилось его звучание, но ученицей я оказалась никудышней. Только из-за бандитов Ядвига не стала бы проводить старинный обряд. Понятно, что люди, с которыми я столкнулась, опасны. Значит, было что-то еще.

Погасили свет, зажгли восковые свечи, которые Гриппа отливала сама. В воздухе тут же запахло свежестью и медом. Ядвига сняла с головы платок, распустила волосы и запела. Да, по-другому это невозможно было назвать. Мелодичный речитатив на мертвом, давно забытом всеми языке под треск пламени пробирал до мурашек.

Когда слова слились в один сплошной звук, бабушка вдруг перевернула мешочек, и на деревянную столешницу выпали камни. Родственницы склонились над ними, читая тайные знаки. А потом…

Первой отмерла Ядвига. Она была настолько зла, что глаза ее сияли каким-то неестественным светом.

— Как ты могла, Гриппа? Как? — едва ли не прошипела она.

— Бес попутал, — тихо ответила бабушка Агриппина.

— Он же ей предназначен был, понимаешь?

— Теперь да, но тогда… Тогда я этого не ведала, да и злость не смогла сдержать. Ничего ведь, окаянный, слушать не хотел. Упертый, хуже нашей Ленки, когда она что-то задумает!

— Я? — охнула, услышав обвинения в свой адрес.