воинскою силою, никому не угоднаго. Григорий прислан от арианствующаго Евсевия и его сообщества, и принес с собою арианское нечестие. – Так взывал св. Архипастырь! Но кто мог оказать ему помощь на Востоке, когда своеволие еретиков пользовалось покровительством Констанция? Епарх египетский осмелился даже обвинять самого Афанасия пред Императором во всех безпорядках, какие произошли в Александрии при возведении новаго епископа[215].

Благочестивые пастыри могли только плакать, и в слезах – просить помощи у Главы Церкви Иисуса Христа, подобно Антонию В., который провидел это бедствие Церкви александрийской за два года. Однажды, сидя с братиями на своей горе за рукодельем, вдруг объят он был духом и восхищен в видение. Потом, пришед в себя, старец стенал, трепетал, преклонил колена и молился, долго молился. Когда встал он, – устрашенные братия спрашивают его: что с ним? Антоний долго отказывался отвечать; наконец, со стенанием и слезами, сказал: лучше было бы умереть, прежде нежели сбудется то, что я видел. Грядет гнев Божий на Церковь, и она предана будет людям, которые подобны безсловесным. Я слышал голос: Жертвенник Мой будет осквернен. – Но не унывайте, чада, – прибавил вдохновенный старец; как Господь прогневался, так Он же паки и исцелит, к Церковь скоро восприимет свою прежнюю красоту. Увидите изгнанных возстановленными: только не оскверняйте себя общением с арианами[216].

Еще не кончилось в Александрии смятение, произведенное нахлынувшим полчищем ариан, как св. Афанасий получил от папы Юлия упомянутое выше приглашение на собор, и, пользуясь предоставленным ему правом назначить для сего место, отправился в Рим.

По прибытии сюда св. Афанасия, папа не замедлил послать к Евсевию и его сообщникам двух пресвитеров своих, Елпидия и Филоксена, с уведомлением об этом и с назначением времени для открытия собора. Но Евсевий и его единомысленники сочли за лучшее не являться со своими делами на суд православных епископов. С них было довольно и того, что они успели изгнать Афанасия из своей Церкви, и поставить туда своего епископа. Продержав у себя посланных до начала следующаго года из Антиохии, куда собрались для совещания, прислали они укорительный для папы римскаго ответ. Они считали для себя оскорблением то, что Юлий зовет их к себе для ответа в их действиях; утверждали, что постановленное одним собором (тирским) не должен пересуждать другой, указывая на то, что и прежде постановленное на Западе о Новате было принято на Востоке без новаго разсмотрения; равно – определение Собора антиохийскаго о Павле самосатском – на Западе. Гневались на то, что папа принимает в общение Афанасия и других, ими изгнанных епископов, и таким образом, вместо того, чтобы поддерживать мир в Церквах, производит несогласие. В заключение, отказывались явиться на собор, под предлогом краткости назначеннаго срока и неблагоприятных обстоятельств Востока: тогда Констанций вел войну с персами[217].

Получив такой ответ, папа еще медлил несколько месяцев, ожидая, не явится ли хотя кто-нибудь из приглашенных с Востока. Но в Рим собирались только изгнанные арианами епископы и пресвитеры – из Фракии, Иллирии, Финикии, Палестины и Египта. Юлий решился открыть собор для разсмотрения его дела вместе с 50 другими епископами[218]. По присланному прежде, обвинительному против Афанасия, письму и документам к нему приложенным можно было видеть, в чем собственно обвиняли епископа александрийскаго на соборе тирском; а теперь все могли слышать изустное защищение оклеветаннаго. Его оправдания столько были убедительны, что собор ни мало не затруднился произнести свое решение. «Евсевия и его сообщников, пишет св. Афанасий, как сомнительных и убоявшихся явиться на собор, не приняли, и написанное ими признали ничтожным; а нас приняли, и с любовию вступили с нами в общение»[219].

Затем Юлий, по поручению собора, дал ответ епископам антиохийскаго Собора на их упреки, с силою и достоинством. Они хотели оградить свой суд неприкосновенностию соборных постановлений: Юлий, оправдывая свое приглашение на собор собственным вызовом посланных от Евсевия, указывал антиохийцам: Для чего же они сами, не уважая определения Собора трехсот Отцов (Никейского), принимают в общение ариан, и даже возводят их на степени епископския? Для чего епископы у них своевольно переходят с одного места на другое (Евсевий никомидийский), в противность правилу того же Собора? – Оправданием в мнимом пристрастии к Афанасию для папы служило разсмотрение беззаконных действий собора тирскаго. Полученныя прежде послание Афанасия, и другое – епископов египетских, в защиту своего Архипастыря, известия о новых кровавых событиях в Церкви александрийской, и свидетельства других страдальцев, прибывших из Египта, наконец, личныя объяснения Афанасия на соборе римском, – все это было твердою опорою для защитника Афанасиева. Юлию оставалось только повторить их слова в своем послании. – «Теперь посудите сами. прибавил папа, – кто поступает против правил: мы ли, принявшие этого мужа на основании стольких доказательств его невинности, или вы, на разстоянии тридцати шести переходов избравшие в Антиохии какого-то чужестранца в епископа, и пославшие его в Александрию с военною силою, чего не сделано было и тогда, как Афанасий послан был в Галлию? Но я слышал, что не многие – виновники всех этих безпорядков. Постарайтесь же исправить сделанное вопреки правилам»[220].

Это было уже второе соборное защищение св. Афанасия. Казалось, оно тем более должно было иметь силы, что исходило от епископов посторонних. Но под грозным влиянием господствующей партии все молчало на Востоке. Нужно было склонить западнаго Императора Констанса, чтобы он вступился за невинно-гонимых пред своим братом. Но это было тем труднее, что Констанций, занятый войною, постоянно находился на восточных пределах своей Империи, окруженный арианствующими епископами. И Афанасий еще долго принужден был жить в удалении от своей паствы, с любовию принятый в Риме, но тревожимый известиями из Египта.

Кроме изложеннаго, почти нет никаких сведений о св. Афанасие, которыя бы относились ко времени его пребывания в Риме. Случайно упоминает он, что пользовался здесь расположением сестры Константина В., Евтропии, которую называет истинною Евтропиею т. е. благонравною, – что был хорошо принят и некоторыми другими значительными лицами в Риме[221]. Здесь занимали любопытство благочестивых не столько вопросы о вере, сколько известия о новом, чудном образе жизни египетских подвижников. Св. Афанасий, посещая домы тех фамилий, которыя уже приняли христианство или были расположены к нему, – своими беседами и повествованиями о жизни св. Антония, об учреждениях Пахомия и о добродетелях других старцев египетских, воспламенял своих слушателей, помогал им отрешаться от земных привязанностей, и, таким образом, положил в Риме первые начатки жизни иноческой. Одна из знатных римлянок,