Разве это похоже на признание «коллективной вины»?

Проблема в том, что широкой публике у нас и на Западе не положено знать то, о чём говорят историки и политики во время встреч «без галстуков». Поэтому российский читатель полагает, что в цивилизованном мире господствует толерантность. Однако, это далеко не так.

Ещё примеров?

Сын моих знакомых, проживающих в Германии, принёс из школы новость: на уроке истории ребятишкам рассказали, что Дрезден с его культурными сокровищами разбомбила… советская авиация. Мама и папа объяснили малышу, что авиация была англо-американская, но в школе об этом лучше не говорить: неправильно поймут. Это к вопросу о свободе мнений и исторических фальсификациях, по поводу которых так много шума.

Не возьмусь оценивать труд авторов «единого учебника», но, полагаю, им не пришло бы в голову утверждать, что блокада Ленинграда осуществлялась силами англо-американского десанта.

Отсюда и вопрос: почему в политическом обиходе сохранилось понятие «коллективной вины» – явный политический фантом?

«Коллективная вина» удобна, потому что размыта и безразмерна. Она не требует знания фактов и выводов на будущее. Ей нужны лишь горящие жертвенники – как в языческом обществе, где не знали морального смысла греха, но боялись прогневить богов.

Коллективную вину можно сделать настолько коллективной, что в числе виноватых окажутся жертвы. Не это ли – главная цель? Он украл или у него украли, какая разница. Раз влип в историю, значит, нехороший человек.

Заявления, путающие агрессора и жертву, мы слышим часто. Нам говорят, что русские жертвами не были, поскольку сами намеревались напасть на Третий рейх, но не успели. А Гитлер будто бы нанёс превентивный удар. При этом забывают добавить, что план «Барбаросса» был разработан немцами сразу после разгрома Франции и в декабре 1940 года Гитлер его утвердил.

К тому же план превентивного удара присутствует в сейфах и штабных играх всех генералитетов мира, но генералы предполагают, а политики располагают…

Мы слышим, что «два тоталитарных режима были обречены на мировую войну». Значит, оба и виноваты. В этом случае предмет разговора превращается в чистую метафизику. Вместо вины конкретной возникает подобие фатальной вины из античных трагедий. Мол, оба прогневили богов демократии – обоим и отвечать, чего уж там.

В этом случае можно не стесняясь говорить об «азиатских преступлениях», фантазировать на тему бомбёжек Дрездена и навязывать русским чувство «коллективной вины».

Мифология «коллективной вины» – это опасный симптом. Он свидетельствует о моральной деградации общества. Христианское моральное сознание предполагает, что человек точно знает, когда и в чём он переступил грань. Обратный случай – это уже не сознание вины, а комплекс вины. «Меня ругают, значит, я в чём-то виноват». Или, как говорят нерадивые сержанты, «я каждого из вас могу посадить на гауптвахту, и каждый будет знать за что». Так выглядит чистейший аморализм.

Ещё французский психолог Пиаже писал, что формировать «комплекс вины» крайне опасно, так как он ведёт к инфантильному сознанию, и индивидуум останавливается в развитии. Этот закон применим и к психологии нации.

Сегодня существует ответственность за отрицание Холокоста. 27 миллионов россиян – внушительная цифра. Нам следовало бы ввести ответственность за отрицание геноцида русского населения в годы войны. Что это был именно геноцид, специалисты докажут, взяв факты преступлений, военные инструкции, «Унтерменш» и «Майн кампф».

Такое решение было бы знаком уважения к защитникам родины.

Но заметим: коллективной вины в отношении наших бывших противников этот шаг не предполагает. Виноват правящий класс, принявший нацистскую идеологию, чтобы оправдать свои колониальные захваты на Востоке.

Говоря об объединяющих и разделяющих факторах в российском обществе, стоит придерживаться не бинарного, а тринарного способа их рассмотрения. Что это значит? Это значит, что наша задача – научиться понимать, что нас объединяет, разделяет и отличает.

Вопреки расхожему стереотипу, последние два понятия – «разделять» и «отличать» – это не синонимы, а антонимы.

В нормальной ситуации культурные, этнические, конфессиональные отличия поддерживают гибкость социальной системы, увеличивают число её степеней свободы и сопротивляемость внешним факторам. Но на фоне ошибок и кризиса они могут вызывать деструктивные процессы и центробежные тенденции.

В истории нашей страны такая ситуация возникала не раз. Например, в 1612-м, в 1917-м, в 1991-м. Всякий раз дело завершалось болезненным историческим разрывом. И только цивилизационный ресурс страны, терпение и вера народа позволяли пройти по краю исторической пропасти и не упасть. В четвёртый раз ресурса может не хватить. Поэтому наша задача – не довести ситуацию до точки невозврата.

Лингвисты и культурологи часто говорят: «Смысл возникает на уровне различий». Действительно, устойчивая и сильная культура редко представляет собой монолит, хотя и имеет ядро – базовый набор символов, ценностей и смыслов. Например, для русской культуры в этот набор входят христианская мораль, отрицание расизма и мифов превосходства (включая «цивилизационный»), неприятие права сильного, неприятие идеи естественного отбора в обществе, а также обострённое чувство справедливости (когда блага зависят от реальных заслуг). Это то, что нас объединяет.

Но, как подсказывает нам элементарная диалектика, объединяет не только общее. Объединяют и отличия, хотя и не любые. Отличия социальных субъектов можно условно разбить на две крайне неравноценные половины. Первая – это исторически устойчивые особенности этнокультурных и религиозных групп. Их необходимо уважать, понимать их ценность в деле укрепления общего целого. Вторая половина – отличия политические или политико-ситуативные, сформированные в силу временных обстоятельств, а порой и под влиянием внешних конкурентов. Их роль куда более поверхностна, если только общество не срывается в штопор деструктивных процессов, как в 1917-м и в 1991-м.

Сегодня в качестве таких ситуативных разделяющих факторов выступают идеологемы и ложные альтернативы уходящего с исторической сцены неолиберального глобализма. Наши культурные различия, напротив, нас объединяют, как объединяют нас и общие ценности. Например, мы выступаем за реабилитацию исторического мышления и возвращения традиции в историю.