Всадницей была не кто иная, как Елизавета, родная дочь ПетраПервого, – Елисавет, как ее предпочитали называть близкие люди. Все вокружении царя знали, что мальчик совершенно без ума от своей озорной,насмешливой восемнадцатилетней тетушки, она его первая любовь и первая страсть,ради нее он на все готов и беспрестанно домогается от нее шаловливыхпоцелуйчиков и позволения пожать нежную пухленькую ручку, а Елисавет топоглядит ласково, то не поглядит, держит государя императора на короткомповоду, словно песика, но повод тот шелковый, так что сорваться у песика нет ниохоты, ни возможности.

Рядом с великой княжной скакал любимец государев, апо-иностранному выражаясь, фаворит, Иван Алексеевич Долгорукий, князь молодой,повеса, щеголь, гуляка и распутник, каких свет белый не видывал, но, несмотряна это, а может, именно благодаря этому, сумевший занять прочное место в сердцетого одинокого, всеми позабытого мальчишки, каким был некогда император ПетрВторой Алексеевич. Ведь рано осиротевший мальчишка находился в такомпренебрежении у дедушки-государя Петра Великого, что для него не нашлось лучшихвоспитателей, чем вдова какого-то портного и вдова какого-то трактирщика, окоих знающие люди отзывались как о «женщинах неважной кондиции». ТанцмейстерНорман учил царевича чтению, письму, а также поведал кое-какие первоначальныесведения о морском деле – ибо сам служил прежде во флоте. Мелькали на семпочетном месте некто Маврин, бывший при дворе пажом, затем камер-юнкером, а ещевенгерец Зейкин. С миру по нитке – голому рубашка, с бору по сосенке – царевичуучителя! И только уж потом, позже, после смерти Петра Первого, к его внуку былназначен воспитателем обрусевший немец Андрей Иванович Остерман.

Остерман теперь сделался гофмейстером[9], вице-канцлером инезаменимейшим во всем государстве человеком: во всяком случае, таковым егоназывали все как один иностранные посланники, пресерьезно уверяя всех, у когонаходилась охота читать их донесения, что без сего сухощавого, носатогочеловека вся Российская империя всенепременно и давно развалилась бы. С другойстороны, очень может быть, что они были в чем-то и правы, потому что дажесейчас Остерман сидел сиднем в Кремле и занимался государственными делами – ккоторым, как ни бился, как ни старался, не в силах был приохотить властителяогромной страны России. А весь двор, все министры, члены Верховного совета,высшие армейские чины, а также осчастливленные царским расположениеминостранцы, как ополоумевшие, гонялись за какой-то несчастной лисицей, бросиввсе дела и заботы, присоединившись к царскому охотничьему поезду.

Со стороны вид его был внушителен: более полутысячи повозок,экипажей, карет! Каждый вельможа имел при себе собственную кухню и прислугу,вдобавок ехали купцы, зашибавшие нехилую копейку на торговле съестнымиприпасами и напитками, заламывая за все это несусветные цены. Переезжали изодной волости в другую, останавливались где понравится, ставили шатры, словнокакие-нибудь восточные царьки-кочевники, раскидывали скатерти браные, уставлялиих яствами и напитками. В самом деле, это было какое-то сказочное, почтиазиатское кочевание, во время которого забыли все на свете, кроме государеваудовольствия…

Но вернемся к молодому Долгорукому. Когда будущий императорПетр Второй Алексеевич был всего лишь десятилетним приживалом при дворе своеговзбалмошного деда, князя Ивана назначили при нем гоф-юнкером[10]. Было ему семнадцать лет, но,несмотря на редкостную красоту и бесшабашность, а может быть, именно благодаряим, Долгорукий был существом привязчивым и вполне способным на искреннююдружбу. То ли жалко стало ему великого князя, то ли самозабвенная, поистинебратская привязанность мальчика тронула его сердце, только рассказываютследующее. Будто бы как-то раз не выдержал князь Иван и, упав на колени передцаревичем, высказал, что всем сердцем предан потомку Петра Великого, почитаетименно его, а не кого другого законным наследником российского престола, толькоему, ему одному готов служить, жизни не пожалеет ради него…

Услышать о столь безоглядной преданности всякому человеку вовсякое время приятно, но одно дело, когда слагают преданность сию к подножиюпрочно стоящего трона, и совсем другое – когда высказывают ее затурканномумальчишке. Ведь в то время законной и бесспорной наследницей Петра Великогобыла императрица Екатерина Алексеевна, ну а за ней право претендовать напрестол имели ее дочери, Анна и Елизавета. О наследственных правах сына АлексеяПетровича никто и не помышлял тогда. Более того! Великий князюшка принужден былкаждое утро отправляться с поклоном к светлейшему князю Меншикову, приговариваяпри этом: «Я должен идти к Александру Данилычу, чтобы отдать ему мой поклон,ведь и мне нужно выбиться в люди. Его сын уже лейтенант, а я пока еще ничто;Бог даст, и я когда-нибудь доберусь до чина прапорщика!»

Став государем, Петр не забыл первого своего друга. МолодойДолгорукий, признанный фаворит, обер-камергер[11], майор гвардии Преображенского полка[12], кавалерорденов Александра Невского и Андрея Первозванного, жизнь вел рассеянную ипревеселую, ну а женщины падали к ногам его, словно переспелые яблоки, несмотряна то, что вел Иван Алексеевич себя с прекрасным полом совершеннобеззастенчиво. Похождения фаворита нимало не смущали царя, который, несмотря наюность, мог уже во многом дать фору своему повесе-наставнику. Что государь, чтоего обер-камергер исповедовали закон: «Быль молодцу не укор!», подчас делясь нетолько фривольными воспоминаниями о своих любовницах, но и самими этимилюбовницами.

Казалось, согласие их нерушимо… особенно сейчас, всамозабвенном пылу охотничьем. Однако черноволосый, черноглазый,юношески-изящный человек с лицом того болезненного, оливково-бледного цвета,который приобретают смуглые лица южан в причудливом климате России, чудилось,видел некие незримые нити, опутывавшие трех всадников: императора, егомолоденькую тетку и красавца обер-камергера.

Этот человек скакал невдалеке от них, с явным усилиемсдерживая великолепного, поджарого вороного коня, которому было пустым деломобставить на скаку коренастых, мохноногих русских лошадушек. Андалузскийскакун, привезенный в Россию с величайшим трудом, являлся предметомнепрестанной гордости и даже спеси для своего хозяина – Иакова де Лириа,испанского посланника в России.