– Надо было мне тебя слушать, Лонни! – говорит Нестор. Полчаса назад он и помыслить не мог бы обратиться к офицеру Кайту по имени. – Этот мелкий хер, – продолжает он, чувствуя себя большим удальцом, – провисел мертвым грузом весь блядский спуск, и только мы на пять дюймов макнулись в море, решил ожить! Я и понять ничего не успел, а он уже голыми руками разбил мне нос!

И все смеются снова и снова, но Нестору нужно прочесть два оставшихся сообщения. Любопытство, тревога и последний всплеск надежды – может, одно и от Магдалены! – толкают его. Нестор решается еще раз опустить взгляд на экран телефона. Решается – иного не остается. Первое сообщение от Х. Кортеса. Никакого Х. Кортеса Нестор не знает. Написано: «Ладно, ты крутой знаменитый латинго. Что дальше?» Что за чертовщина это «латинго»? Нестор догадывается моментально. Должно быть, «латинго» – это латино, превратившийся в гринго. И что бы это все значило? В комнате царит оживление, но Нестор не может с собой справиться… нужно докопаться до сути. Последнее сообщение – от Инги Ла Гринги. Оно гласит: «Можешь в любое время спрятаться у меня под кроватью, Несторсито». Инга – кассирша и официантка в заведении за углом от полицейского причала. Красотка что надо, крупная блондинка балтийского типа с роскошными титьками, которые умела ставить торчком, будто ракеты, и любила показывать. Инга выросла в Эстонии… эротичный акцент, это тоже… настоящая красавица, эта Инга, но ей в районе сорока, не намного моложе матери Нестора. Казалось, будто она в любой момент точно знает, что у него на уме. Каждый раз, как Нестор заходит в заведение, Инга заигрывает с ним, кокетливо, но как бы шутя, старается, чтобы он обязательно как следует огладил взглядом теснину между ее грудей… а может, просто забавляется, валяет дурака? Она зовет его «Несторсито», услышав однажды, что так к нему обратился Умберто. Ну а он звал ее Инга Ла Гринга. Он дал ей свой номер, когда Инга сказала, что ее брат поможет отладить головку блока цилиндров на Несторовом «камаро»… и тот помог. Инга с Нестором поддразнивали друг друга… еще как «поддразнивали», однако Нестор никогда не делал следующего шага, хотя и мучительно манило. Но с чего она пишет «спрятаться у меня под кроватью»? От чего прятаться? Шутит, конечно, в своем обычном фривольном ключе, типа «прильни к моей пышным всхолмиям», но почему «спрятаться под кроватью»?

Почему-то это зацепило Нестора сильнее, чем шпилька про «латинго». «Спрячься», – говорит приветливая игривая Инга?.. Улыбка сползает у Нестора с лица… В этот раз все просто обязаны заметить – но положение спасет сержант Маккоркл:

– Но знаешь, что меня покоробило? Те ребята на шхуне – такие чмошники. Они все пересрались, когда к ним вылез этот одуревший со страху заморыш, мокрая крыса, бля, метр с кепкой. Эти губошлепы там некоторые по сто с лишним кило, половина жира, но они ж детишки. Как еще объяснить, что они дали этому засранцу влезть на их ебаную мачту и чуть не убиться… да только так, что они все там бабы, блядь! Они вообще понимают, что им, блядь, нельзя в море выходить на такой здоровой посудине… если они такие чмошники? «Ой, мамочки, мы не знали, а вдруг у него пистолет, или нож, или еще что-то…» Охереть! Да на этом засранце и одежды-то не было почти. И вот нам приходится отправлять Нестора туда, на семидесятифутовую, блядь, мачту, изображать из себя Супермена и рисковать собственной шеей, чтобы вытряхнуть засранца из беседки вот такого размера и спустить по треклятому тросу в сто футов длиной.

Сержант качает головой.

– Знаешь что? Надо было переписать всех этих говнюков и выслать на Кубу, а мокрую крысу оставить здесь. Выгодный обмен!

Эй, а это еще кто, что за парочка подвалила к компании морских патрульных? С первой секунды ясно, что кто угодно, только не копы. Оказывается, репортер и фотограф из «Майами Геральд». Нестор никогда не слышал, чтобы прямо сюда, в гавань, приезжали репортеры. Фотограф – мелкий смуглый мужичок в каком-то френче с кучей раззявленных карманов повсюду. Нестор не понял, какой крови этот парень… но насчет репортера сомнений никаких. Образцовый американо, долговязый, тощий, бледный, в синем блейзере и голубой строгой рубашке, кофейных брюках с наглаженными стрелками… паинька. Даже с перехлестом. Кто встречал газетчика, чтобы в Майами ходил в пиджаке? Говорит мягко, едва ли не робко, этот журналист. Зовут его, несомненно, Джон Смит. Можно ли быть бо́льшим американо?!

– Это невероятно, что вы сейчас сделали, – говорит эталонный англо. – Не могу поверить, чтобы кто-то мог лезть по веревке, перебирая руками, и нести между ног человека. Откуда у вас такая сила? Железо качаете или что другое?

Нестору до сих пор не приходилось беседовать с журналистами. Может, ему и не полагается? Он смотрит на сержанта Маккоркла. Сержант лишь улыбается и хитро подмигивает, как бы говоря: «Ничего, валяй, скажи ему».

Отлично. Нестор скромно начинает:

– По-моему, тут не столько сила…

Он хотел бы и дальше вести себя скромно – но ведь необходимо объяснить этому американо. Нестор не верит, что торс можно накачать одним железом. Гораздо полезнее, например, подниматься по двадцатиметровому канату без помощи ног. Прорабатывается все: руки, спина, грудь – все.

– И где вы этим занимаетесь? – спрашивает Джон Смит.

– У Родригеса в «Н-н-не-э-э-т!!! Вот так зале!», как его называют.

Американо смеется.

– Como en «Н-н-е-ет, вот так скидки!»?

:::::: Этот американо не только говорит по-испански – он, очевидно, слушает испаноязычное радио! Только там можно услышать рекламу «Н-н-е-ет, вот так скидки!»::::::

– Es verdad, – подтверждает Нестор.

Это лингвистическое рукопожатие – за то, что Джон Смит говорит по-испански.

– Но железо и приседания и все остальное нужно для ног. Не знаю, что делать, чтобы таскать ими таких парнишек… ну, кроме как постараться увильнуть от такого.

Чуть-чуть скромности… или самоиронии… или чего-то еще. Нестор смотрит вниз, будто бы проверяя, все ли в порядке с формой. Пытается убедить себя, что действие, которое собирается совершить, – безотчетное, что, конечно, само по себе уже лукавство.

– Dios mío, – восклицает Нестор. – Рубашка насквозь и пиздец грязная! Воняет.

Смотрит на Умберто, будто начисто забыв про двух ребят из «Геральд», и спрашивает:

– Где у нас сухая форма?

– Сухая форма? – переспрашивает Умберто, – Не знаю, если только они не в…

Но Нестор уже не слушает. Он возится с рубашкой, стягивая ее с себя, с плеч, с головы, с рук, а для этого нужно вытянуть руки вверх. Нестор морщится, будто от боли.

– Ы-ы-у-м! Болит, сука! Я, наверное, растянул что-то в плече.

– Вполне мог, – соглашается Умберто.

Ни секунды не медля, маленький смуглый фотограф Джона Смита вскидывает аппарат к глазам и принимается жать и жать кнопку.

Сержант Маккоркл подходит, берет Нестора за локоть и тянет в сторону.