— Нейт не любит огласки.

— И его прикрывает этот рыжий наглец?

— Да, — подняв голову, я все-таки смотрю на инквизитора. Тот занят мыслями — и, наконец, резюмирует:

— Принесу ему колбасы.

Мы некоторое время лежим в тишине. Его рука поглаживает мою спину, я — задумчиво перебираю распущенные темные пряди. Говорить не хочется — да и о чем говорить, в самом-то деле? Явно не о том, что произошло между нами сегодня.

А вот подумать есть о чем…

Нейт явно знал, что делает, вызывая Максвелла меня забрать. А значит, дело принимает интересный оборот.

— О чем думаешь? — он не выдерживает первым.

Я качаю головой:

— О разном.

— Например?

— Например, о том, как получилось, что ты так своевременно оказался у Тревора?

— Это риторический вопрос?

Перевернувшись на спину, я потягиваюсь всем телом, не стесняясь своей наготы и чувствуя, как Риндан меня разглядывает.

— Разумеется.

— Я заходил к Нейту после того, как отвез тебя домой. Он никого не нашел, а я не хотел тебя расстраивать. Прости.

Как все просто. И как все…

— Ничего, — я рассматриваю потолок, — бывает.

Мы лежим так ещё некоторое время, пока до меня не доходит — хочу пить. Графин с водой обретается на столе и, чтобы утолить жажду, мне все-таки приходится встать. Три шага — и я припадаю к источнику влаги, глотая прямо из графина: зачем тратить время на наполнение стакана?

— Мне тоже принеси, пожалуйста, — просит инквизитор.

Воды в графине меньше трети, но нам хватает — Риндан отрывается от сосуда, когда в нем остается буквально пара глотков. Заговорщицки смотрит на меня:

— Иди ко мне.

Сопротивляться нет сил — я падаю в его объятия, старательно не задумываясь о том, как буду смотреть ему в глаза. Вода была моим последним желанием — и теперь, слыша биение сердца мужчины, я медленно, но неотвратимо начинаю проваливаться в сон. И Максвелл это понимает — обнимает меня обеими руками и я не сдерживаюсь.

— Впервые встречаю таких самонадеянных мужчин, — улыбаюсь одними губами, — я подумать не могла…

— Самонадеян? — он прерывает меня на полуслове, — в точку! Мало того, я самонадеян настолько, что даже готов предложить греть вашу постель в свободное от работы время.

Я слабо улыбаюсь:

— В таком случае вы не самонадеяны. Вы идиот.

Он роняет смешок:

— Что вы, мисс Локуэл! Я просто очень целеустремленный.

Я хочу сказать что-то ещё, но не успеваю — меня утаскивает в сон и последнее, что я замечаю — его руку, которая дотрагивается до моих пальцев.

Утро дается тяжело. Я открываю глаза и некоторое время непонимающе разглядываю комнату. В постели я одна — но смятая подушка уверяет в том, что вчерашнее произошедшее — это не сон. Все тело приятно ноет, в животе обретается тянущая боль: всё как всегда после хорошего секса. Вот только…

Разочароваться я не успеваю — тихий шорох снизу заставляет меня прислушаться, а затем быстро соскользнуть с кровати. Домашнее платье подобрано с пола и аккуратно висит на спинке стула. Набрасываю его на себя и, даже не трогая широкий пояс, спускаюсь вниз.

Риндан никуда не ушел — он сидит на стуле и задумчиво листает одну из оставленных накануне на столе книг. Перед инквизитором дымится большая чашка с чаем, а в тарелке рядом обретается несколько пирожков.

— Доброе утро, — несмотря на разбитое состояние, я улыбаюсь.

Он поднимает голову и обегает меня взглядом.

— Скорее уж, день.

На Максвелле нет формы — сегодня он облачен в зеленый свитер с горловиной и темные штаны. Бросаю взгляд на вешалку — так и есть, вместо пальто на вешалке висит его дубленка.

— Ты домой ездил?

— Да. Заодно отпросил тебя на пару дней на работе.

Мои брови будто сами по себе ползут вверх.

— Как?!

— Сказал им правду. Нейт подтвердил.

На осознание у меня уходит несколько минут. Все это время я провожу на стуле, глядя как инквизитор разворачивает явно заказанные в таверне свертки. И лишь когда передо мной стоит тарелка с жарким, сдобреным, судя по запаху, хересом и украшенным веточкой петрушки, всё же решаюсь на вопрос:

— А сам?

— А у меня три выходных, — ухмыляется он и я смотрю на него растерянно, чувствуя, как мои губы расплываются в самой предательской из всех предательских улыбок.

Радость Максвелла тухнет быстро. Глядя, как ловко я расправляюсь с мясом, он присаживается напротив.

— Ты же понимаешь, что, если комиссия дознания что-то обнаружит…

Пережевывая кусок нежнейшей курицы, я киваю. С них, конечно, станется согнать абсолютно всех — и мое недомогание не будет серьезной преградой. Вот только эта небольшая ремарка, сделанная инквизитором, почему-то переключает мои мысли с приятных на рабочие и, отставляя опустевшую тарелку, я вновь возвращаюсь к служебным вопросам.

— А ты думал, как вообще могло так получиться? Подделка документов не единичная, одному человеку такое не провернуть.

Лицо инквизитора темнеет. Наверное, он думал о том же, что и я. Но в разговор включается сразу, будто мы уже некоторое время размышляем над этой проблемой.

— Скорее всего, архивариус был в деле. Он уволился с инквизиторским составом.

— Их в любом случае достанут, — я киваю: с такой службы по собственному желанию не уходят.

— Вопрос во времени, — многозначительно бросает Максвелл, а я уже понимаю, что это значит.

— И давно с ними пытаются связаться?

— Третий день. Разыскная служба кардинала задействована в полном объеме.

Я смотрю в окно. Засыпанные снегом ветви яблонь практически стучат в стекло.

Разыскная служба — это значит, что дело дрянь. Совсем дрянь.

— Разберемся, — наконец бросает Риндан, поднимаясь, — по крайней мере сделаем всё возможное. Вальтц обещал за эти дни сделать выборку, приеду — ознакомлюсь.

Тихий смешок срывается с моих губ прежде, чем я успеваю это осознать. Я быстро гашу улыбку, но на вопросительный взгляд приходится ответить:

— Ты же трудоголик.

— Но я умею расставлять приоритеты, — хмыкает он, забирая тарелку со стола.

После обеда мы отправляемся гулять. От светового дня остается пара часов и, пользуясь случаем, я утаскиваю инквизитора на любимую опушку. Риндан долго, смешно наморщив нос, ищет что-то в снегу, а затем, внезапно выпрямившись, бросает в меня шишкой, выкопанной из-под белого одеяла. Я не оставляю его выпад без ответа и демонстративно леплю огромный снежок, глядя, как Максвелл, петляя, убегает от броска. Мне смешно и спокойно — удивительно, как может изменить жизнь пустой резерв. Или… не резерв?