— Больше с журналистами не встречаюсь, интервью не даю. А Вороткин не посмеет сказать, что это клевета. Ему все равно недолго осталось вихляться на мэрском кресле.

Еще три месяца назад, когда скандал только-только назревал, умные люди предлагали ему встречу с мэром под коньячок. Иван отказался, не мог он себя пересилить и тянуть коньяк за одним столом с Вороткиным:

— Себя уже не переделать!

Последние месяцы он втайне от всех ждал перевода в столицу. В свое время он хорошо поработал по «узбекскому делу» в составе столичной следственной группы и даже получил благодарность и подарок, часы с гравировкой, от министра. Часы давно сломались, но Кочетов хранил их в рабочем столе, на приглашения переехать на работу в столицу, которые он периодически получал от министерских, долго отказывался, но в последний разговор, что состоялся три месяца назад в командировке, согласился. Уж очень надоел ему этот маленький городок, тесно тут настоящему профессионалу, дела мелкие, пакостные, а труда затрачивается немерено.

Бросать все надо к черту, работу здешнюю и Вороткина. Но побежденным Кочетов отсюда не уйдет, догрызет этого негодяя. Тратить свое время на Ивлева он не будет, сделает подарок предателю Витале, пойдет на тот самый компромисс, который не признает, но на который решился, чтобы дальше не погружаться в клубок хитросплетений.

Его предавали и раньше, первая жена, красавица курса Эля, в которую он влюбился сразу и бесповоротно. Девушка была необыкновенно хороша собой, тоненькая, как березка, с серыми глазами и длинной косой.

— У тебя простоквашные глаза, — сказал он Эле в самом начале знакомства.

— Почему простоквашные? Белые, что ли, как у сваренной рыбы?

— Простоквашные, потому что светлые, нежные, глубокие, в них можно утонуть.

— Болтун, какой, Иван, ты болтун.

Она звала его строго и серьезно — Иван, и никак больше, ни тебе Ванечки, Ванюшки. И он сразу вспомнил эти ее глаза, у журналистки, которая приходила к нему, глаза были похожи на Элькины.

Они поженились на пятом курсе: Иван больше не мог пережить, что они должны расставаться на какое-то время, он хотел, чтобы они были вместе раз и навсегда, днем и ночью, в радости и в горе. Только так и не иначе, и Эля ему это обещала. Он устроился на работу сторожем, чтобы содержать семью, засыпал на лекциях, но был самым счастливым человеком, потому что Эля была рядом. Их одноместная кровать в двенадцатиметровой комнате общежития казалась ему верхом совершенства, потому что молодая жена спала у него на плече и он слышал ее дыхание. Как он любил Эльку, просто до невозможности!

В тот вечер на дежурстве у него разболелся зуб, и случайно забежал его сменщик, которого удалось уболтать остаться вместо Ивана до утра. Кочетов вернулся домой и увидел, что в коридоре Элю обнимает их сосед, а она смеется — весело и задорно. У Ивана словно помутилось в голове, он ударил ее по лицу и выбежал из общежития. Институт он бросил и ушел в армию, а когда вернулся, то Эля уже уехала по распределению. Развели их быстро, но острая душевная боль осталась и все время саднила, как старая рана.

Иван окончил юридический, вгрызался в работу, нагружал себя так, что организм скрипел и сопротивлялся. Женился он поздно и только потому, что его нынешняя жена сама проявила инициативу, а он не стал противиться и подумал, что так ему станет легче и он сможет забыть девчонку-березку с простоквашными глазами. Легче стало совсем немного, но вот парадокс — Элька не забывалась. Может, зря он тогда, не разобравшись, разрушил, растоптал? Может, надо было спросить, выслушать да вдарить по соседу, чтоб не смел трогать его жену. Но тогда ему показалось, что Эле нравились прикосновения чужого мужчины. Где-то Иван прочитал, что компромисс — это искусство разделить пирог таким образом, чтобы каждый думал, что ему достался самый вкусный и большой кусок. А если совсем не хочется есть, что тогда?

Она опять отставала от поезда и бежала за ним, бежала. Ошметки грязи вылетали из-под колес и попадали в лицо, поезд набирал скорость и быстро удалялся.

— Подождите меня, подождите!

Юля открыла глаза. Опять дурацкий сон с поездом! Действительность была гораздо приятней и позитивней, чем сон, солнечные лучи щекотали нос и разбегались по лицу веселыми зайчиками. Юлька чихнула и рассмеялась. Она вспомнила, как радовались вчера за нее коллеги, как поздравляли с выходом новой громкой статьи. Наконец ее заметили, оценили материал. А ее следующая публикация будет еще лучше, Юля это знала и была счастлива. Егор Петрович в нее поверил, помог, а она уж расстарается, не подведет Главного. Сенсация досталась ей, и она воспользовалась улыбкой судьбы. Весь тираж газеты ушел влет, и вечером пришлось допечатывать, а все оттого, что читатели хотели прочесть именно материал журналистки Сорневой.

«Вы очень смелая» — так говорили люди, звонившие в редакцию, и благодарили ее.

Юля понимала, что ее смелость тут совсем ни при чем, вернее — это не ее смелость, а Егора Петровича, если бы он не сказал «добро», статьи не было бы совсем, а уж писать ее учили на журфаке целых пять лет.

Отец приедет из командировки через неделю, и у нее есть время пригласить девчонок из редакции, чтобы отметить первую яркую статью, — закатить пир на весь мир. Она купит хорошего красного вина, говорят, что оно полезно для организма, купит фруктов и закажет суши. Готовить Юля не любила, но сейчас так много продается всякой вкусной еды, что уметь готовить совсем не обязательно. Единственное, что плохо, ответсекретарь Мила — женщина курящая, и квартира пропахнет сигаретным дымом.

Юля вспомнила, как, будучи абитуриенткой, она впервые увидела курящую женщину. Ну так вот сложилось в ее жизни, что до семнадцати лет она не видела, как женщины курят. Она вообще почти не знала курящих людей. Папа не курил, его друзья тоже, а школьный сторож дядя Федя, куривший на заднем дворе, делал это украдкой и был пожилым человеком, вроде для него это было нормой жизни. Она даже до сих пор помнит, что звали эту курящую девчонку Нина Уфимцева и как она сказала Юле, смотревшей на девушку удивленными глазами:

— Ты что глазками-то меня сверлишь?

— Мне кажется, курить не очень правильно.

Нинка зашлась от смеха:

— Тебе неправильно — ты не кури, а я буду.

Уже потом, когда чуть ли не каждая вторая девчонка с курса смолила сигаретку, Юля укоряла себя: «Дебилка великовозрастная, взялась народ поучать…»

Но курить так и не пробовала.

Для нее на первом курсе вообще произошло много жизненных открытий. В комнате студенческого общежития они жили втроем, познакомились и подружились, откровенничали, и Юля опять удивлялась, но уже ничего не говорила вслух, когда ее соседка Шура рассказывала о своей семье.

— У меня папка очень красивый, и дамочки к нему просто липнут. Как там сейчас мать без меня управляется? Мы тут недавно с мамой ходили бить любовницу отца. А нечего на чужих мужиков заглядываться!