Лена кивнула и подавленно вздохнула. Вместе с ней вздохнул и замасленный человек, а у капитана повеселел голос:

– Чего вы оба завздыхали, как воробушки перед зимой? Какие ещё годы у Елены! Лет через десять она эти самые слова напишет и по-английски, и по-французски, и по-немецки, и по-турецки. И без единой ошибочки!

– Нет, это лишку будет, – рассудил замасленный человек. – Столько языков в уме держать – голова отяжелеет, не подымешь.

– Она поднимет! – убеждённо сказал капитан. – Смогла же она целый теплоход остановить и человека выручить из беды. А мы как раз только-только новый теплоход получили.

Лена подумала и сказала:

– Поздравляю.

– Спасибо, – улыбнулись оба, и капитан даже козырнул слегка.

Девочке стало неловко за свои грязные, в царапинах руки, и она спрятала их за спину.

А волны, поднятые причаливанием, всё ещё разговаривали между собой на чистейшем русском языке:

«Ма-а-а-а-аленькая, да удаленькая… Ма-а-а-а-аленькая, да удаленькая…»

Потом их не стало слышно, а люди подались к берегу, чтобы получше разглядеть, какой он, Славка, человек на руках у матроса в тельняшке, и чтобы самим принять его на руки.

Пришёл невод с одною рыбкой,

С не простою рыбкой – золотою.

А. С. Пушкин

Леонтия не хотели брать на рыбалку.

– Мал больно, – говорил Толя Долгий.

– Семь лет – это не годы, – вторил Борис.

Леонтий оправдывался:

– А мне восемь будет…

– Когда тебе ещё будет, – махнул рукой Толя Долгий. – До свидания.

Леонтий крикнул вдогонку:

– А мне потом ещё девять будет!

Но больше мальчишки даже не обернулись. Дорога увела их в траву, скрыла с головами, и над травой, над цветами качались две вершинки, два удилища в лад спорым шагам. Леонтий побежал догонять рыболовов.

Дорога привела его к Истоку, к тихой протоке в глинистых берегах. Чтобы не замочить одежду, лучше было раздеться и перейти Исток, да у человека терпения не хватило. Он поднял над головой палку – удилище, будто оно могло промокнуть, и в чём был, в том и перешёл протоку.

На том берегу он послушал, как сбегает с него вода, пошёл дальше и остановился.

Недалеко, под молоденьким вязом, сидел большой зверь с длинными ушами, и ноздри у него шевелились быстро-быстро. Вот он присел на задние лапы, потянулся вверх, придержал передними лапами вязовую ветвь и ртом стал собирать с неё листья.

Леонтий набрался храбрости и сказал:

– Эй!

Зверь скакнул в сторону и застыл, разглядывая мальчугана выпуклыми глазами.

В кустах треснуло. Там прятались Толя Долгий и Борис, чтобы посмеяться, посмотреть, как Леонтий будет перебираться через Исток и пускать пузыри.

Зверь метнулся в траву и пропал. А большие мальчишки вышли на дорогу, и Толя Долгий спросил:

– Ты о чём с зайцем разговаривал?

– Да ни о чём…

Дальше они пошли втроём, и Борис признался:

– Я сперва не понял, что это за зверь. Больно он большой.

Толя Долгий вдруг спохватился:

– Ты, Леонтий, чего с нами идёшь? Мы тебя не звали.

– Не надо бы его прогонять, – заступился Борис. – Он с зайцем разговаривал. Да и заплутается он.

По дороге Толя Долгий опять спохватился.

– Почему у тебя имя такое – Леонтий? – с неудовольствием спросил он. – Ты, наверное, Леонид?

– Нет, – уверенно ответил мальчуган. – Меня Леонтием звать.

– Почему?

– Меня по деду назвали. Он на войне был, и у него есть медаль.

Дальше всё бы хорошо, да Леонтий не поспевал за большими – до того они быстрые. Чтобы не отстать, он побежит вперёд сколько духу хватит, сядет, подождёт их и опять побежит. А на этот раз даже встать не мог – умаялся.

– Ты чего? – сказал Борис. – Сейчас рыбачить будем. Вон озеро Спасские Вилы.

От таких слов Леонтий встал на ноги. Трава расступилась, и открылось озеро. Плёс раздваивался на рукава, на разные вилины: одни покруглее, пошире, другие подлиннее, поуже. И дышало озеро свежим, как у Камы, воздухом – всю усталость выдуло.

Леонтий скатился к воде, размотал суровую нитку на палке, нацепил червяка и не с первого раза закинул его в траву водяную у самого берега. Он рад бы закинуть дальше на чистое место, да дальше удилище не пускало – коротковато.

– Разве так рыбачат? – только и сказал Толя Долгий.

А Борис спросил:

– Когда тащить-то, знаешь?

Леонтий точно не знал: не учили его рыбачить. Но он боялся, что ребята просмеют его, и кивнул: знаю, мол.

Теперь он был один.

Его обступила осока, и мальчуган вытягивал шею, чтобы видеть поплавок. Смотреть не давало солнышко – оно заняло всё озеро, куда ни посмотри. И ещё было трудно дышать из-за болотной духоты. Вдобавок удилище то и дело сползало со скользкой осоки, и его приходилось придерживать.

Вот и сейчас оно поползло. Что ты будешь делать! Леонтий не удержал его одной рукой, ухватился двумя, но оно потянуло его лодку.

– Эй! – осердился Леонтий, упираясь пятками в землю. – Эй! Эй! Эй!

То туда, то сюда, как канат, они тянулись с удилищем! То оно его, то он его… Оно маленько присмирело, и Леонтий положил его на плечо, спиной к воде, как бы впрягся в удилище, отволок подальше от озера. Нитка лопнула – он чуть не упал и оглянулся.

Позади тяжко била хвостом рыба из тёмного золота, разевала рот и хлопала жаберными крышками.

Леонтий не знал, как её назвать, никогда прежде не видел такой золотой рыбы и некоторое время ждал, что она заговорит человеческим голосом.

А потом ему немедленно захотелось показать её матери. Мальчуган положил золотую рыбу в подол рубахи и побежал домой.

Исток он пролетел на одном дыхании, и на глубине рыба было затолкалась у него в рубахе, но на суше она притихла.

Всю обратную дорогу он даже не присел. Радости-то, радости-то сколько!

Дома мать стирала бельё в корыте.

– Мама! – с ходу закричал Леонтий. – Мама, я золотую рыбу поймал!

Он вывалил добычу рядом с корытом на гусиную травку и перепугался: та ли рыба, не подменили ли её?