– Уболтал, красноречивый. Но все равно, давай поосторожней, а то он, гад, с ночным прицелом работает.

– Почему «он»? Может быть «она»?

– Может и «она». А ты жаловался, что баб нет.

Ночь прошла спокойно. На следующий день бойцы узнали, что снова заключили перемирие, и снова идут переговоры. Это означало, что проторчать в Белготое им предстоит не один день.

На третий день после боя за селение, Николаев с Пашей пошли пройтись по дворам пустующих домов. Таких домов было абсолютное большинство. Было видно, что хозяева на скорую руку собирали самые необходимые вещи. Кругом царил хаос и запустение. Но все же уходя, местные жители забирали с собой всю живность. Только кое-где паслись коровы, козы, и овцы тех чеченцев, которые рискнули не покидать своих жилищ.

Недавний бой они стоически пережили в подвалах и погребах. В некоторых дворах были даже специально отрытые блиндажи. С бетонными или бревенчатыми крышами в три наката. Внутри оборудованы лежаки для всей семьи, емкости для воды, ниши для продуктов, отхожие места. Так что несколько суток спокойно можно было не показываться. Легковушки так же закапывались в огородах, до лучших времен.

Денис с Пашкой шли по улице села и весело переговаривались. Вдалеке то тут, то там был слышен рев моторов и голоса людей.

Неприметный домик стоял на отшибе. Обычная селянская саманка, грубо сколоченные дощатые двери, на крыше старый, покрытый бурым мхом шифер.

– Денис, давай заглянем.

– Да чего мы там не видели, в этом сарае.

– Интересно, как тут могут люди жить.

Пашка был жутко любопытным. Он мог часами слушать разные истории и рассказы. Заразительно смеяться, когда смешно и старательно, наморщив лоб, старался вникнуть в серьезные темы. На этом, собственно, его старательность и заканчивалась. В разведроте никто и не помышлял о дедовщине, но вопрос кому сгонять за водичкой или притащить дровишек, «старому» двадцати пяти летнему контрактнику или молодому срочнику, никогда не обсуждался. А если обсуждался, то очень вяло. Так вот, Пашка в эти обсуждения привносил неизменное оживление. Он всегда искренне возмущался и доказывал, что чуть ли не весь быт первого взвода держится на нем. Может это отчасти и правильно, ведь и его коллеги-срочники часто пытались его припахать.

В общем, Паша был головной болью Николаева, как замкомвзвода. И Денис сразу выбрал политику пряника. Пытался внушить, объяснить, логически обосновать требования к солдату. И добился неожиданного эффекта. Пашка признал безоговорочно авторитет Святого и стал слушаться только его. Чтобы тот и с кем не говорил, Пашка слушал, раскрыв рот, задавал уточняющие вопросы, в спорах неизменно становился на сторону «любимого сержанта». Правда был у Пашки, как и у всего взвода еще один непререкаемый авторитет – их командир, лейтенант Смагленко. Его приказания подлежали беспрекословному исполнению, но у Пашки порой и это доходило до абсурда. Когда, однажды, на длительной стоянке, взводный приказал оборудовать каждому одиночный окоп, для стрельбы стоя, Пашка так расстарался, что из отрытого им окопа, через бруствер, можно было увидеть только небо. Святой тогда назвал это сооружение «окопом для стрельбы в прыжке», а Макс, сказал, что это «окоп для стрельбы, стоя с лошади».

Мороки Николаеву стало немного меньше, когда Павлика назначили вторым номером к пулеметчику Присту. В переноске огромных количеств в патронов в пулеметных лентах. Этот деревенский крепыш, был незаменим. Вскоре уверовав в незабвенную мощь интеллекта Приста. Он влюбился в него так же, как во взводного и Святого.

Теперь они стояли возле странного домика, и Денису почему-то очень не хотелось туда входить.

– Ладно, давай только со страховкой, – поддался он на Пашкины уговоры.

Подстраховав друг друга, вошли. Две небольшие комнатки, земляной пол. В одной из комнат стоит старый растрескавшийся стол с рваной, но чистой клеенкой, на которой аккуратно разложены алюминиевые миски, кружки и ложки, в углу железная печка. В другой комнате стоял деревянный топчан, аккуратно заправленный рваным одеялом. Если бы здесь был беспорядок и грязь, то, несомненно, это жилье принадлежало бы какому-то местному алкашу, но кругом была максимально возможная чистота. Если не считать разбросанных по всему детских игрушек. Про такие Денис только читал в книжках про дореволюционную жизнь, но сам еще не видел. Поставив автомат на предохранитель, и забросив его на плечо, но нагнулся и поднял одну из них. Это была детская машинка, грубо вырезанная из куска дерева. Кругляши, изображавшие колеса, прибиты гвоздями. Рядом валялось безобразное подобие лошадки.

– Да-а! Такого я еще, точно, не видел, – пораженно протянул Николаев, – Интересно, кто ж здесь жил?

– Денис, знаешь кто? – весело затараторил Пашка, вертя в руках уродливую куклу, – Наверное, папа Карло!

– О! Да ты даже классику вспомнил! Не зря я твоим воспитанием занимался. Только скорей не папа Карло тут жил, а Урфин Джус.

– Это кто?

– Потом, как- нибудь. Я эту сказочку тебе на ночь расскажу. Потопали отсюда.

Они вышли на улицу. Пашка держал в руках какую-то тряпку ярко-зеленого цвета, прихваченную в доме.

– Это еще зачем?

– Косынку себе сейчас сделаю. Ты ж мне не дал.

Действительно, когда Николаев хитростью выманил у жлоба-старшины кусок ткани чёрного цвета, и стал, собрав всех вокруг себя, рвать ее на косынки, то досталось всем, кроме Пашки. Он по своему обыкновению где-то спал и Денис, хоть и Святой, но про него просто забыл. Теперь все в косынках, только Павлик гордо выделялся непокрытой, курчавой головой.

– Ладно, давай помогу.

Косынка не получилась, но повязка вышла ничего.

– Ну, ты Паша, теперь как доблестный воин ислама – весь ярко-зеленый. Ладно, походи пока так, что-нибудь придумаем. Пошли вон той улочкой пройдем и домой. Пацаны должны уже крест Ромке закончить. Перекусим и пойдем ставить.

Они уже дошли к «своему» дому, как вдруг их остановил резкий оклик.

– Стоять! Оружие на землю!

Слева из кустов на них был направлен ствол автомата. Они дружно остановились, как вкапанные и не шевелились. Обладателя ствола было не видно. У Святого в голове вихрем пронеслась мысль: «Это не духи! С какой радости чичикам их останавливать и орать тут на все село. Они бы шмальнули по ним, забрали бы оружие и боеприпасы, и деру. Значит наши, пошутить решили. Ну, юмористы-сатирики, блин!» но все же дергаться против ствола было бы глупо.

– Ты чего, охренел? – заорал Николаев, – Ты кому это сказал? Ты! А ну вылезай, урод!

Кусты шевельнулись, и теперь можно было увидеть, что у обладателя ствола на голове была защитная сфера, а под сферой довольно упитанная славянская морда. Внимание Николаева привлекло какое-то движение. И он увидел, что за кустами, через огород, перебежками приближается несколько фигур с оружием, со сферами на головах, в новеньких, чистеньких камуфляжах и черных бронежелетах.

– Так вы менты! Блин, совсем опустоголовели!

Кусты еще раз шевельнулись, и оттуда донеслось:

– А вы кто?

– Да ты кто такой, чтоб меня спрашивать? Вы все, что тут делаете? В войнушку играете? Освободители хреновы!

Кусты раздвинулись, затрещали, и оттуда вышел рослый ВВешник, поднес к губам маленькую рацию, прикрепленную к плечу, и стал что-то бубнить. Вскоре из кустов повылезало еще несколько человек, затем из-за поворота выехал БТР, на броне которого важно восседал некий чин. Когда машина остановилась, чин спешился и вальяжно приблизился к разведчикам.

– Кто такие? – хорошо поставленным ментовским голосом спросил он. У него была точно такая же экипировка, как у его подчиненных. Только начищенные до блеска ботинки, лишь кое-где припавшие пылью, и новенький, явно еще не стреляный автомат выдавали в нем крупную тыловую крысу. Его вид составлял разительный контраст с разведчиками. Хэбэ со следами крови и копоти, ботинки с въевшейся грязью и пропыленные косынки.

Эта ситуация бесила Николаева.

– Охренели, тупоголовые! Мы здесь уже третьи сутки паримся! А они тут тренируются! Перебежками бегают! «Стоять – сидеть – лежать» отрабатывают.

– Да чего ты завелся? – совсем миролюбиво заговорил чин, – Нам сказали, что в селе никого нет.

– Нет?