Стилизованные колонны из резного кирпича украшали фасад. Огромные окна с тонированными стеклами, крыша из импортной черепицы, составляли разящий контраст с обычными домами, а тем более с убогими халупами, которых в селе было немало. И хотя стены, окна и крыши кое-где были посечены осколками и пулями, прямого попадания мины или снаряда этот полудворец благополучно избежал.

Разведчики поочередно, перебежками, стали приближаться к дому. Вдруг из-под красивых металлических ворот, искусно украшенных орнаментом, как-то нереально, почти в упор, застучал по ним крупнокалиберный пулемет. Пули свистнули выше головы. «Как шавка какая-то, из-под ворот лает», – почему-то пронеслось в голове у Николаева.

Он, укрывшись в придорожной канве, дал длинную очередь по красивым воротам, чтобы дать возможность Максу перекатиться с дороги за дерево. Его очередь была не прицельной и пошла высоко, сделав ряд маленьких круглых дырочек в верхней части ворот. «Узоров добавил – так красивей» – подумалось Святому. И внезапно он ощутил всю абсурдность происходящего, всю нереальность. И «спецназовец», много лет тренировавшийся и готовивший себя к войне с «неверными» и теперь лежащий на своей родной земле убитый им, Николаевым. И этот красивый дом доукрашенный им еще одним незамысловатым узором, и этот пулемет «тявкающий» из подворотни. Ему стало вдруг весело. В голове сработали предохранители, оберегающие его психику от чудовищного нервного напряжения этого боя.

Он увидел, как Макс привстал на одно колено и выпустил прицельно две короткие очереди в сторону ворот, затем чертыхнулся и присел. Святому его было не видно, он слышал только, как клацает металл и негромко матерится его напарник.

– Макс! У тебя эргедэшники есть? – почти весело прокричал он, – брось туда, а то у меня одна осталась!

– Есть, но не брошу. Он уже слинял оттуда. Видел, как мелькнул в открытой калитке.

– Чего же не стрелял, раз видел?

– Затвор заклинило, – сказал Макс.

Он держал в руках свой РПК и дергал ручку затвора, который никак не хотел становиться в крайнее переднее положение, а лениво останавливался на полпути.

– Да-а, – только и нашел, что сказать Николаев, подбираясь к Максу и осматривая оружие. Потом сказал, чтобы сказать хоть что-то растерявшемуся товарищу, – А ты быстренько разбери.

– Уже.

– Что уже?

– Уже разобрал и собрал. Патроны не выбрасываются и не досылаются.

Разведчики обреченно молчали. Солдат в бою без оружия в лучшем случае обуза, в худшем – пушечное мясо. Они знали, когда-то слышали. Что великолепнейшая, надежнейшая в мире система Калашникова, один раз на тысячу случаев бывает, подводит. И вот как раз этот случай выпал на их долю.

– Знать бы – взяли бы автомат того духа, что я завалил, – досадливо махнул рукой Святой, – Может, вернемся?

– Нет. Плохая примета. Кстати, на – возьми. Это твое теперь, – Макс сунул какую-то тряпку в карман Николаева.

– Что это? – Святой вытащил из кармана тряпку, развернул влажную липкую ткань и увидел измазанную кровью половину того самого ярко-зеленого берета.

– Трофей. На память, – Макс уверенно закинул свой любимый РПК в положение «за спину». В правую руку взял гранату, разогнул усики и надел кольцо на большой палец, а в левую достал штык-нож. – Твоя «Наташка» работает. Пускай двоих обслужит. Прикрывай! – и, разведя в стороны согнутые в локтях руки, зашагал к дому.

– Ты чо – сбрендил? – закричал Николаев, – Назад!

– Не ори! Я аккуратно.

Николаев смотрел вслед этому парню и не мог скрыть восхищения.

За то недолгое время, что они прослужили вместе, Денис Николаев и Максим Гардин успели не только хорошо узнать друг друга, но и подружиться.

Макс был из Подмосковья, двадцати шести лет от роду. Срочную служил десантником, в Чечню приехал добровольно. Он, не таясь, рассказывал, что на гражданке был материально обеспеченным человеком. Мама – управляющая филиалом крупного банка. Он вначале работал инкассатором там же, затем благодаря своим способностям, уже без протекции мамы, стал заместителем отдела безопасности другого филиала. Имел хороший оклад, положение, семью. И вот, проработав в новой должности несколько месяцев, бросает все и идет в военкомат подписывать контракт. А здесь, в горячей точке, просится в горячее подразделение – разведку. На все вопросы коротко отвечал, что, мол, надоела пресная жизнь, захотелось романтики, чего-нибудь остренького. Только Денису рассказал он правду как запутался в отношениях с женщинами и не смог достойно выйти из закрученного любовного романа. Он плюнул на все и решил разрубить «Гордиев узел», сослав себя, как в ссылку, на эту войну. «Буду воевать, пока не поумнею».

И теперь, глядя вслед этому атлетически сложенному, прекрасно разбирающемуся во всех видах оружия, хорошо владеющему приемами рукопашного боя сержанту, Николаев понял, что этот парень обузой быть не хочет, а пушечное мясо из него никогда не получится.

Чуть в стороне показались разведчики третьего взвода. Святой помахал им рукой и показал знаками, что они входят в этот дом. Подошли к калитке и проскользнули внутрь. Это была усадьба зажиточного хозяина. Огромное подворье с кирпичными сараями. Асфальтированные дорожки, между ними газончики с травой, правда, давно не кошенной.

– Ого! Ничего себе дачка. Даже под Москвой таких не много. А может это Дудаева? Говорят, у него таких дворцов много по всей Чечне, – вполголоса высказался Макс.

– Ага – Басаева! Пошли в плен брать будем, – съязвил Денис, – Давай: обходим вокруг, ищем входную дверь и проверим по комнатам, кто там есть.

– Было бы глупо сидеть в доме – окна большие, как витрина. Подвал должен быть.

– Логично. Идем.

Денис пошел вперед, выразительно махнув своим автоматом. Они двинулись вдоль высокого кирпичного забора, который частично заглушал звуки боя вокруг, пока взгляду не открылась другая сторона дома. Вход в подвал оказался именно там. Николаев держал под прицелом дверь. Макс подскочил к ней и сбоку прижался спиной к стене, готовый в любой момент бросить гранату. Подбежал Святой. Три ступеньки вниз вели к простой деревянной двери, неказистой с виду. На ней висел простой замок.

– Кто их знает? Может хитрость, какая, – проворчал Святой. – Отойди, – подвинул Макса чуть в сторону и дал очередь по замку.

Брызнули щепки, замок жалобно звякнул, упав на бетонную ступеньку.

– Ии-и-и!!! Нет! Не стреляй! – взвыл внутри чей-то голос. Разведчики отпрянули и прижались к стене по обе стороны от дверного проема.

– Не стреляй. Прошу. Нет. Не стреляй! – голосил какой-то мужчина в подвале. Дверь открылась внутрь. Мужчина продолжал кричать с сильным акцентом.

– Выхожу! Ии-и! Не стреляй!

– Руки вперед! Выходи! – рявкнул Макс.

Из темноты проема показались две руки, а затем и сам мужичонка. Едва выбравшись на верхнюю ступеньку, он шлепнулся на четвереньки и низко опустил голову, толи в молитве своему богу, толи моля солдат о пощаде. Он был одет в изрядно поношенный цивильный костюм. Курчавые всклокоченные волосы. Невысокий и щуплый, на вид около сорока. Он продолжал голосить и кланяться, хлопая ладонями об землю.

– Тихо. Не ори. – Приказал Святой. – Лежать, – он одной рукой провел по бокам и по спине мужичонки. Ему никогда не доводилось обыскивать людей, но много раз видел это в американских фильмах. Но это было не кино, а жизнь, которая здесь очень легко и быстро могла перейти в настоящую, а не киношную смерть.

– Кто такой? Что ты там делал?

– Ии-и! Не стреляй! Не убивай! Ничего не делал. Никому ничего не делал!

– Кто еще в подвале?

– Не надо! Мать… Мать! – вдруг навзрыд запричитал, протягивая руки солдатам.

– Мать! Она болеет! Не надо, не стреляй! – в его глазах стояли слезы.

Николаев видел руки этого человека с узловатыми пальцами и кожей, огрубевшей от тяжелой физической работы. Он видел мольбу в его глазах и страх, но не за свою жизнь – это был страх мужчины за кого-то, и этот кто-то находился в подвале.

– Надо проверить. Я пошел, – решил Святой.

Жутко было спускаться те несколько ступенек, что вели в подвал. Он понимал, какую великолепную мишень на фоне светлого дверного проема из себя представляет. Одним порывистым движением сбежал вниз и отпрянул в сторону. По контрасту с ярким солнцем весеннего дня, в подвале была темень. Святой ждал, когда глаза привыкнут. Услышал шорох. В отступающем мраке шевельнулась