стати и уж тем более не ее желание играть на сцене — а ее знакомство с Мэри, дочерью Мэри Уолстонкрафт и Уильяма Годвина, которых Байрон глубоко почитал, и поэтом Шелли, чьи произведения он прекрасно знал. Так и вышло: Байрон согласился познакомиться с Мэри, которая ему очень понравилась — естественностью и благородством своего поведения. Кроме того, оба они, как выяснилось, высоко ценили и любили поэзию Кольриджа — Мэри вообще приятно поразила его рассказом о том, с какими знаменитыми писателями и философами она накоротке общалась в доме своего отца.

Клер между тем неуклонно шла к намеченной цели. Она писала Байрону: «…вот уже целый год вы занимаете мои мысли, когда я остаюсь одна. Я не надеюсь, что вы меня полюбите, я не достойна вашей любви… Будете ли вы возражать против следующего плана? В четверг вечером мы выедем вместе в почтовом дилижансе миль за 10–12 от Лондона. Мы будем там на свободе, и никто не будет знать нас, на следующий день рано утром мы возвратимся». Дилижанс не понадобился: сближение произошло в его ложе в театре, а потом состоялось несколько тайных встреч в его доме на Пикадилли-террас (Piccadilly Terracе). И он, собираясь уехать из Англии в Европу, подальше от всех своих неурядиц, наверняка очень скоро забыл бы о ее существовании — если б именно Клер не устроила так, что в Швейцарию вслед за Байроном отправились Шелли с Мэри и, конечно, она сама. Сделать это было не так уж трудно: деньги у Шелли уже появились, отец Мэри в очередной раз не пустил его на порог, хотя и согласился на то, чтобы Шелли оплатил его самые неотложные долги, поэму «Аластор» критики даже не заметили — самое время было сменить обстановку. Так что именно Клер Клэрмонт в конечном итоге мир обязан тем знаменитым (в литературном мире) событиям на вилле Диодати в Женеве, в результате которых Мэри Шелли написала своего «Франкенштейна».

1816-й называли потом «годом без лета»: из-за апрельского извержения вулкана в Индонезии, который молчал полторы тысячи лет. Тогда погода поменялась везде. Китайская река Янцзы вышла из берегов, красный снег выпал в Италии, виноград замерз, кукуруза засохла, и призрак голода навис над миром от Москвы до Нью-Йорка. Шелли со спутницами и грудным Уильямом перебирались из французских Альп в швейцарские едва ли не с теми же трудностями, что армия Суворова двумя десятилетиями раньше: стоял страшный холод и снег валил непрестанно. Его предупреждали, что надо подождать и не трогаться в путь в начале мая. Но он, как всегда, не слушал ничьих советов. Слава богу, у них был хороший экипаж и десять крепких проводников из местных, которые и помогли им выбраться из ледового плена.

Когда добрались до Женевы, просветлело. И Мэри на всю жизнь запомнила сияющую голубизну неба и воды́ и яркие сполохи солнца на поверхности Женевского озера. Остановились в гостинице «Англетер», причем Шелли пришлось солгать хозяину, что Мэри — его законная жена. Вскоре туда прибыл и Байрон с многочисленной свитой, состоявшей из его личного врача Джона Полидори (он мечтал стать писателем, и ему были обещаны издателем Мерреем 500 фунтов за описание путешествия Байрона), а также восьми огромных догов, трех обезьян, пяти кошек, орла и прочей живности. Его коляска была точной копией коляски Наполеона, которого Байрон боготворил. Надо ли говорить, что появление знаменитости произвело настоящий фурор и весь отель не спал всю ночь, — Клер была счастлива. Она мечтала, что он назначит ей встречу на другой день, но Байрон ее демонстративно не замечал и был миролюбив только с Мэри и Перси.

Скоро из отеля пришлось съехать: там жило слишком много англичан, слухи распространялись быстро, и когда Мэри с Клер выходили к завтраку, вокруг них немедленно пустели столы и стулья. Да и на Шелли поглядывали косо, не желая с ним разговаривать. В результате Байрон снял на лето старинную виллу Диодати — роскошное трехэтажное здание с портиком и колоннами на холме возле озера, а Шелли — гораздо более скромную виллу «Мэзон Шапюи» неподалеку. Жизнь налаживалась: маленькому Уильяму нашли няню, молодую швейцарку Элизу Дувилан, и у Мэри появилось время не только для прогулок, но и для работы, что было для нее куда важнее. Байрон поглядывал на нее с нескрываемой симпатией и даже восхищением, Полидори — просто влюбился и открыто за ней ухаживал, Шелли ревновал и робел перед Байроном, а Клер готова была убить свою сводную сестру, в то лето особенно нежную, тонкую и красивую какой-то одухотворенной, неземной красотой. Впрочем, Байрону было опять нестерпимо скучно, и он милостиво разрешал Клер иногда приходить к нему по вечерам и оставаться на ночь. Она уходила на заре и пробиралась по виноградникам в дом Шелли и Мэри, где сразу ложилась спать и не выходила из своей комнаты до обеда. Однажды обронила туфлю, но побоялась предать этот факт огласке, так что швейцарские виноградари, давно наблюдавшие за ней по утрам, посмеиваясь, принесли потерю прямо в мэрию. Английское общество в Женеве получило новый повод для сплетен.

В середине июня зарядили дожди, так что компания проводила дни и вечера на вилле Диодати в чтении и разговорах. Читали и обсуждали ужастики — роман Льюиса «Монах» о привидениях, перевод немецких новелл «Рассказы о мертвецах», еще не изданную, но уже хорошо известную нашим героям поэму Кольриджа «Кристабель» о встрече с женщиной-оборотнем. Дочитались до того, что в полночь, в «час явления духов», с Шелли случился нервный припадок: он внезапно вскочил и выбежал из комнаты. Байрон и Полидори нашли его прислонившимся к каминной доске, по лицу его стекали капли холодного пота. Ему дали выпить воды и узнали, что он вдруг увидел на груди одной из двух сидевших за столом женщин — Мэри или Клер, история умалчивает — огромные глаза, пристально следящие за ним. Все приписали происшествие бурной фантазии поэта, и никто не знал, что не кто иной, как Мэри однажды рассказала ему про первоначальный замысел Кольриджа — а она обожала «Кристабель»! Эта романтическая поэма заслуживает отдельного упоминания из-за своей вовсе не романтической смелости и откровенности: юная Кристабель встречает в лесу прекрасную незнакомку, приводит ее в дом и… они проводят ночь в объятиях друг друга. Наутро красавица, как водится, оборачивается чудовищем.

В неоконченной поэме было много недоговоренностей и умолчаний, но Мэри знала, что в сцене превращения автор хотел разместить глаза ведьмы-незнакомки на ее сосках, а после посчитал, что это будет слишком.