— Капитан Преображенского полка Воронцов. Мой друг и однокашник по пажескому корпусу.

Он обернулся, посмотрел по сторонам, словно отыскивая еще кого-то. Но Самохин сказал, что Росляков с Голенищевым уже в храме. Когда подошли к ступеням, одноногий солдат, сидящий в толпе нищих, крикнул Долгорукову:

— Господин капитан, помните меня? Это я — Петров, вашей батареи второго орудия заряжающий! Мы с вами вместе в сентябре четырнадцатого с армией Самсонова на Кенигсберг шли.

Офицеры подхватили и его.

В храме было тихо, утренняя служба уже завершилась. И теперь здесь было почти пусто — два десятка притихших людей, в основном жительниц окрестных домов, пришедших что-то попросить у Бога.

Воронцов наклонился к жениху, шепнув:

— Сегодня День святого Георгия. В былые годы тут не пробиться было. Все гвардейцы столицы с утра собирались…

К ним подошел полковник Голенищев и предупредил.

— Здесь мой бывший адъютант — поручик Вербицкий. Нас вместе с ним под Могилевом едва не расстреляли: солдатики уже к стенке поставили, но Бог миловал.

Полковник обернулся и перекрестился на образ Спасителя.

— Пригласите и Вербицкого, — сказал Долгоруков.

Тускло было в храме, серый день висел над притихшей столицей разрушенной империи. Призрак великого города в смятении замер на развалинах славы, не решаясь заглянуть в окна величественного Всей гвардии собора перед тем, как исчезнуть навсегда.

Священник проводил обряд тихим голосом, словно опасался навлечь еще большую беду на всех собравшихся, на город и на страну. Но в какой-то миг луч солнца ударил в окно, пронзая свечной дым и полумрак, рассыпаясь золотой пылью, повис столпом божественного света над ослепительно белым платьем невесты.

Платье одолжила графиня Ягужинская, которую Вера накануне посетила, чтобы пригласить на свадьбу. Предложила сразу, как узнала, какое событие предстоит девушке, сказала, что в этом платье венчалась ее бабка, урожденная Лопухина, перед началом Крымской кампании. Потом уж и мать Ягужинской, и она сама на венчание заказывали платья в Париже специально, потому что это, сшитое крепостными мастерицами, было на хрупкую фигуру юной Лопухиной и ее наследницам не подходило.

А Вере Паниной оказалось впору.

В этом подвенечном платье Вера была и в соборе, а потом уж и в доме камергера Рослякова, куда отправились все, включая поручика Вербицкого. Звали с собой и солдата-инвалида, но Петров отказался, пообещав, правда, вечером поднять чарку за здоровье своего бывшего командира и его красавицы жены.

Оказавшись в особняке Рослякова на Фурштадской, Ягужинская удивилась.

— Как вам удалось сохранить дом? — поинтересовалась она.

— Повезло, — ответил хозяин, — еще в начале декабря ко мне явился некий Раков — из крестьян нашей бывшей смоленской деревни. Он раньше работал официантом при театре «Палас», но теперь щеголяет в кожаной тужурке, так как записался в комиссары. Раков теперь хозяин этого дома и предложил мне некоторое время охранять мой же особняк, пока он сам не вернется. Дом, по его словам, все равно реквизируют, а так я успею вывести из него все ценное. Картины, мебель и посуду он попросил меня не трогать. Так что я здесь пока на птичьих правах…

— Раков вернулся, — произнес поручик Вербицкий, слышавший этот разговор. — Он делал революцию в Финляндии, командовал отрядом финских большевиков. Но отряд его был полностью уничтожен. Ракову чудом удалось бежать. Теперь решается вопрос о назначении его военным комендантом Спасского района.

— Кончилось мое везенье, — вздохнул камергер, — если сведения точные, конечно.

— К сожалению, информация верная, — покачал головой поручик.

Столы были накрыты в столовой, и, к удивлению собравшихся, на них стояли и бутылки шампанского, и вазы с фруктами, икра, ветчина, осетрина, на блюде лежал запеченный молочный поросенок с моченым яблочком во рту.

Хозяин тут же объяснил:

— Все это богатство обменял на ненужного нынче Караваджо — небольшое полотно «Бичевание Христа». Так что за страдания Спасителя и достались нам эти яства, — сказал он и перекрестился. — Господи, прости меня, грешного.

Гости расселись за столами, и почти сразу поднялся полковник Голенищев, начал говорить о трудных временах, которые, вероятно, очень скоро закончатся, так как Красная армия отступает по всем фронтам. И выразил надежды, что они вскоре встретятся этой же компанией или даже еще большей в прекрасном доме князей Долгоруковых, чтобы к радости за счастье молодых присоединялась еще большая радость — счастье за спокойствие и процветание Отечества.

— За молодых! — провозгласил тост камергер, поднимаясь.

Поднялись и другие офицеры, которые тут же прокричали хором громкое троекратное ура.

Все выпили, и Ягужинская крикнула:

— Горько!

Алексей поцеловал молодую жену. Помог ей опуститься на стул, и тут Вера заметила, что глаза ее подруги полны слез.

— Что с тобой, Лизонька? — спросила она.

— Я очень рада за тебя, — ответила Апраксина, — и за Алексея рада. Я и сама собиралась замуж. Даже слово дала Косте Голицыну. Но потом все это началось: война, потом мятежи. И где он теперь? Жив ли вообще? Я не знаю…

— Поручик Голицын жив и здоров, я уверен, — улыбнулся князь Долгоруков. — Полгода назад он с генералом Гончаренко уходил на Украину к гетману Скоропадскому. А Скоропадский — честный офицер, верный присяге. Я знаком с ним немного по Прусской кампании. Павел Петрович командовал тогда кавалерийским полком, а я батареей. Мы в один день своих «Георгиев» получали. Так что Константин скоро вернется, и мы погуляем на вашей свадьбе.

— Дай Бог, — обрадовалась Ягужинская и платочком промокнула слезы Лизы.

— Так и я знаю Скоропадского, — произнес Голенищев. — Даже очень хорошо с ним знаком. Подтверждаю: если генерал укрепит свою гетманскую власть на Украине, то очень скоро все южные земли вернутся в состав империи. С этого возвращения, как мне кажется, начнется возрождение России.

— Боюсь, что вы заблуждаетесь, господин полковник, — возразил его бывший адъютант. — Влиянию Скоропадского приходит конец. И дело даже не в том, что украинский народ имеет сейчас других вождей — Винниченко и Петлюру, а в том, что немцев не устраивает верный присяге бывший российский генерал-лейтенант, который не идет на сотрудничество с ними и к тому же борется с большевиками. Скоропадский имеет верной лишь одну Сердюцкую дивизию, а этого мало, чтобы удержать власть. Гетман издал указ о возрождении казачества, но не наградил их особым статусом и полномочиями. Так что при нынешнем противостоянии казаки в лучшем случае будут соблюдать нейтралитет, что, честно говоря, вряд ли. Так что Украина уже навечно останется независимой Украинской державой, каковой ее и провозгласил, кстати, ваш преданный присяге Скоропадский.