было направлено на брак. Таким образом, в процессе ухаживания мужчины и женщины осуществляли нравственный и религиозный кодексы сексуальности вкупе с языковыми и поведенческими способами выражения, обусловленными классами91.

В XVIII и XIX веках в Европе и Соединенных Штатах процесс ухаживания отражал изменения, охарактеризованные Лоуренсом Стоуном как подъем эмоционального индивидуализма среди среднего класса и аристократии92. Ухаживание могло осуществляться после того, как пара получала разрешение от родителей женщины, и, таким образом, являлось публичным выражением принципиального согласия семьи на брак и на исследование молодыми людьми своих чувств. С ростом индивидуализации оно стало концептуальным механизмом, предназначенным для выяснения и изучения эмоций и принятия (или непринятия) решения о вступлении в брак. Ухаживание представляло собой социальную структуру для организованного, превращенного в ритуал проявления чувств в соответствии с установленными правилами их выражения и взаимообмена, обычно известными обеим заинтересованным сторонам. Результатом было либо четкое «да», либо «нет», но довольно часто сам факт начала ухаживания сигнализировал о том, что каждый из молодых людей заинтересован в браке, и побуждал их двигаться к этой цели. В этом смысле ухаживание было системой координат для принятия решений или для подтверждения выраженного ранее намерения исследовать чувства, ориентированные на заключение брака.

Таким образом, я бы охарактеризовала ухаживание как четко организованную социальную структуру для принятия решений, где решение было либо эмоциональным («Люблю ли я его?»), практическим («Хочу ли я выйти за него замуж?»), либо и тем, и другим. У него есть начало, свод ритуализованных правил, организующих последовательность действий, и официально оформленное завершение (обычно переход к предложению руки и сердца, но иногда и к прекращению отношений). Следовательно, ухаживание — это культурный алгоритм принятия решений согласно предусмотренному порядку действий, благодаря которому личность погружается в свой внутренний мир и сосредотачивается на известных правилах. Иными словами, можно предположить, что ухаживание было социальной структурой, в рамках которой субъекты могли принять рискованное решение (вступление в брак) в социальных условиях, повышающих уверенность (а также, согласно определению Энтони Гидденса, онтологическую безопасность)93.

Как социальная форма, ухаживание в прошлом порождало уверенность и определенность не в том смысле, что оно гарантировало результат (хотя и помогало обеспечить его безопасность), а в том двойном смысле, что, с одной стороны, оно не превращало будущее в проблему (поскольку его цель была известна и принята обеими сторонами), а с другой стороны, оно опиралось на четкий набор правил, организующих эмоции и взаимодействия в известных культурных рамках. Эмоциональная определенность — осознание собственных чувств и чувств партнера и в результате следование ряду предсказуемых последовательностей — стала возможной благодаря тому, что ухаживание было нацелено на брак.

Определенность как социологическая структура

Немецкий социолог Никлас Луман назвал «определенность» центральной чертой социальных взаимодействий. По его мнению, устранение сложности и неопределенности являются фундаментальными составляющими социальных процессов94. Любовь — наряду с правдой, деньгами или властью — это средство связи, помогающее создавать ожидания, выбирать одно решение из многих, связывать мотивацию с действием и создавать уверенность и предсказуемость в отношениях. Такие средства связи создают роли, в свою очередь приводящие к ожидаемому развитию событий (жена, например, по словам Лумана, не останется без ответа, если она спросит своего мужа: «Почему ты сегодня так поздно пришел домой?»)95 Предсказуемость — это фундаментальная составляющая социальных взаимодействий, которую можно найти, например, в ритуалах. Когда взаимодействия превращаются в ритуал, они порождают уверенность в значении, которое субъекты придают отношениям, и определенность их собственной позиции в таких отношениях и правилах их развития. Уверенность можно охарактеризовать как «относящуюся к способности человека описывать, предсказывать и объяснять поведение в социальных ситуациях»96. Или, наоборот, как определено в Энциклопедии социологии Блэкуэлла (The Blackwell Encyclopedia of Sociology), неуверенность — это «неясные, двусмысленные или противоречивые когнитивные конструкции, которые вызывают чувство неопределенности»97. Hе только ритуальная, но и нормативная ясность (знание того, что такое норма, правило и роль) порождают уверенность в определении ситуаций и позиции каждого в конкретной ситуации. Уверенность — неотъемлемое свойство психики человека, а также характерный признак взаимодействия. Каковы же составляющие такого взаимодействия?

Нормативная определенность

Нормативная определенность относится к очевидной ясности норм и ценностей, присутствующих во взаимодействии. Чем легче идентифицировать (сознательно или нет) нормы, существующие во взаимодействии, тем сильнее эти нормы и тем более предсказуемо это взаимодействие (например, выход полностью одетым гораздо более предсказуем, чем покупка цветов на третьем свидании).

Защита девственности оставалась одной из самых фундаментальных норм, лежащих в основе традиционного ухаживания, вплоть до начала XX века. Женщины должны были защищать свою сексуальную чистоту, а мужчины несли ответственность за отклонения от сексуальных норм поведения98. Например, когда прогрессивная Адель, преданная сестра философа Артура Шопенгауэра, узнала, что их экономка забеременела от ее брата, она написала: «Я нахожу это отвратительным». Артур сбежал, но кодексы и общепринятые нормы того времени обязывали его «позаботиться» о ситуации, и он (малодушно) попросил свою сестру сделать это для него и оказать материальную поддержку матери его ребенка99.

Женщины низшего сословия часто становились жертвами безнаказанных сексуальных посягательств мужчин более высокого социального класса (например, в домах, где они работали горничными), но поскольку нормы сексуального поведения выступали в качестве моральных кодексов, мужчины вынуждены были создавать видимость, что уважают их. Это лишь означало, что сексуальное поведение мужчин в основном было скрыто или рассматривалось как перспектива или видимость брака. Например, в Англии XVII века, в эпоху Нового времени, «многочисленные добрачные половые контакты не означали распутного отрицания моральных норм обычными людьми. Это проистекало из всеобщего убеждения, что граница между незаконным и законным сексом пересекалась, как только пара вступала в серьезные отношения»100. В процессе ухаживания мужчине следовало не только должным образом играть на пианино, ездить верхом или писать письма, но также проявлять соответствующее уважение к правилам ухаживания и сватовства, к окружению невесты и надлежащим нормам поведения. Примеров того, насколько осведомленность о надлежащих нормах поведения была свойственна процессу ухаживания, можно привести множество.

В XIX веке преподобному Джону Миллеру пришлось преодолеть множество препятствий в процессе его долгого ухаживания за Салли Макдауэлл. В начале их переписки, в письме, написанном в сентябре 1854 года, он анализировал свои чувства:

«Вторгаясь в святая святых вашей личной жизни даже самыми легкими и самыми поспешными шагами, я ужасно боюсь действовать как-то неделикатно. <…> Мои порывы быть благородным настолько сильны, и Вы были так добры ко мне, поверив моим