Джона Гиллиса, для того чтобы определить, был ли мужчина беззаботным соблазнителем или серьезным поклонником, широко использовались посредники в качестве свидетелей его слов и действий109 — система фиксации обещаний, намерений, слов и чувств в записях предметах и свидетелях, которая обнаруживала потаенные чувства субъектов и делала их общедоступными и очевидными всему миру. Согласие, данное публично, превращало друзей в любовников, а любовников — в будущих супругов, и это позволяет предположить, что объективированная система обмена подарками и свидетельствами устанавливала отношения перформативно, а не посредством субъективного самоанализа и проявления эмоций. Если кто-то отказывался вступить в брак, он часто отдавал или отсылал обратно полученные подарки, что явно свидетельствует о том, что экономика обмена предметами была связующей, поскольку она была вписана во внешний мир, делавший эмоции осязаемыми сущностями, которые не могли незаметно улетучиться.

Оценочная уверенность

Оценочная уверенность — это способность собирать достоверную информацию об окружающих или знать, как оценивать их в соответствии с установленными стандартами и критериями оценки, или и то, и другое. В процессе ухаживания в прошлом эта задача достигалась благодаря тому, что предполагаемые партнеры принадлежали близким социальным сетям. «Партнеры либо происходили из одной деревни или города, либо имели общие места проживания во время работы. Большинство пар очень хорошо знали друг друга до вступления в брак ввиду принадлежности к одним и тем же религиозным и общественным группам, и многие браки заключались среди слуг и подмастерьев одного и того же домохозяйства»110. Большинство людей довольно хорошо знали человека, с которым они заключали брак, благодаря информации, полученной от соседей или благодаря его сложившейся репутации. Такой способ сбора информации делал оценку как личной, так и коллективной, причем репутация играла важную роль в выборе партнера. Этот способ, конечно, не был надежней, чем более индивидуализированный современный. Такое положение дел сохранялось до самого конца ХХ века.

В 1932 году большое исследование близости проживания в процессе брачного отбора обнаружило нечто удивительное: среди десяти тысяч людей, подавших заявление, чтобы вступить в брак, более шести тысяч жили в двадцати или менее кварталах от своего партнера, причем более половины этих людей проживали фактически менее чем в пяти кварталах друг от друга111. И даже в конце 1960-х годов территориальная гомогамия все еще была господствующим параметром выбора партнера — и инструментом для сбора информации об окружающих, так как, скорее всего, это подразумевало наличие гомофильных социальных сетей (гомофилия — эмоциональное тяготение к лицам собственного пола, не имеющее выраженной эротической окраски. — Прим. пер.). Иначе говоря, даже когда семья не осуществляла прямого контроля над выбором партнера, территориальная гомогамия гарантировала, что этот выбор был отслежен в известных социальных сетях. Это уменьшало как оценочную, так и нормативную неуверенность. Даже когда индивидуальные предпочтения играли определенную роль в выборе партнера — а они, конечно же, играли, — эти предпочтения обуславливались тесными социальными сетями, что, в свою очередь, помогало закрепить оценочную уверенность.

Процессуальная уверенность

Процессуальная уверенность имеет отношение к правилам, с помощью которых можно осуществить намерение и развивать взаимодействие. Правила отличаются от норм тем, что они относятся к последовательному порядку совершения действий и касаются способности развивать взаимодействие. Например, в семьях среднего класса широко распространенная в XIX веке практика «приглашения в гости» соблюдала протокол, согласно которому претендент, чтобы быть приглашенным, сначала должен был заявить о своем желании ухаживать за женщиной и получить одобрение ее родителей. Роль правил в процессе ухаживания мы можем оценить на литературном примере из произведения Гюстава Флобера «Госпожа Бовари» (1856), где он реалистично отобразил провинциальные нравы Франции XIX века. В приводимом ниже отрывке мы еще ничего не знаем о судьбе Эммы Руо и Шарля Бовари. Мы знаем только, что Шарль робок и неуклюж и что ему приглянулась Эмма. Робость Шарля поможет нам оценить роль социальных правил, побуждающих партнеров заявлять о своих чувствах, и увидеть, как эти чувства воплощаются в решениях. Вот как Флобер описывает мысли месье Руо — отца Эммы — относительно их отношений:

«Итак, заметив, что Шарль краснеет, когда оказывается рядом с его дочерью, а это означало, что на днях он попросит ее руки, он [г-н Руо] взвесил все за и против заранее. Правда, он казался ему своего рода неудачником и совсем не тем, кого бы он выбрал себе в зятья; но Шарля считали уравновешенным молодым человеком, бережливым и очень образованным, и он предполагал, что тот не будет слишком торговаться из-за приданого. Теперь же, когда господину Руо предстояло продать двадцать два акра “своей земли”, и к тому же он порядком задолжал каменщику, шорнику, да и вал для яблочного пресса нуждался в замене, он сказал себе: “Если он посватается к ней, я дам ему свое согласие”»112.

Время пришло.

«Шарль уже дошел до угла живой изгороди, и наконец, когда они почти миновали ее: “Мэтр Руо, — пролепетал он, — я хочу вам кое о чем сказать”. Они остановились, но Шарль молчал. “Ну давай же, выкладывай! Как будто я не знаю, что у тебя на уме!” — сказал старик Руо, слегка усмехнувшись. “Папаша Руо… папаша Руо”, — пробормотал Шарль. “Нет ничего на свете, чего бы мне хотелось больше”, — продолжил фермер. — Я уверен, что моя дочурка чувствует то же самое, но все же я лучше спрошу у нее…” На следующее утро в девять часов он [Шарль Бовари] уже был на ферме. Эмма покраснела, когда он вошел, хотя и попыталась скрыть свое смущение легким смешком. Папаша Руо обнял своего будущего зятя. Они отложили всякое обсуждение денежных вопросов, времени для этого у них было предостаточно»113.

В этих коротких отрывках отец Эммы сразу же понимает такого эмоционально неловкого человека, как Шарль, и передает его официальное предложение Эмме, тем самым инициируя процесс ухаживания, который опять-таки становится возможным именно благодаря тому, что правила в этом мире были предельно ясны всем вовлеченным сторонам. В этих эпизодах есть едва уловимое и замысловатое смешение индивидуальных чувств и общественных договоренностей, окружение главных героев способно распознавать оттенки и нюансы их скрытых эмоций и содействовать осуществлению их намерений согласно хорошо известным сценариям и правилам. Социальные правила и социальные договоренности способствуют осуществлению воли и намерений Шарля, а не его чувств. В таком мире очень мало внимания уделяется эмоциональному самоанализу. Сначала его молчаливый румянец, затем ее смущенный смех — и все решено, поскольку это мир, в котором именно социальные правила развивают социальные взаимодействия и