Понимаешь, это трудно объяснить, но практически вся моя семья очень упёртая. Марта, отец, Юл… из них вообще никто первым не идёт мириться. Не признаёт, что неправ. Практически не объясняет, почему принимает те или иные решения. Я знаю, Марта думала, что отец никогда её не простит. Но даже не попыталась с ним поговорить. Просто ушла. Хотя у неё в нашем доме была своя огромная комната, танцзал, всё, что душе угодно. Мансарда была её. Место гнездования, как она говорила. Хотя ведь и я ушла тоже. Но только прошлой осенью, когда… – Майя вдруг остановилась, потёрла шрам на виске и взглянула на Диану:

– Расскажи теперь мне ты, какая она была?

Диана вздрогнула, будто очнувшись от наваждения, таким удивительным был голос Майи: тёплым, грудным, будто настоянным на терпких таёжных травах. Его просто хотелось слушать, в нём хотелось раствориться. И от необъяснимого желания довериться Диану понесло, как будто плотину прорвало. Она вспоминала первые минуты знакомства, первые уроки танго, на которые Марта пришла и так поразила чувством не просто ритма, но сути, что уже через двадцать минут с ней хотели танцевать все девушки на занятии, а несколько парней ревниво погладывали на стройную высокую фигурку, с лёгкостью ведущую партнёршу так, будто кроме дамы в руках для новой тангеры не существовало никого.

– Я думала, Костя и Володька – они преподаватели в моей школе, но ещё и мои друзья и наши постоянные кавалеры, даже поссорятся с ней, так лихо Марта уводила девушек у них из-под носа одним только полувзмахом своих длиннющих ресниц. Костю ты, кстати, видела.

Майя, памятуя о том, что в первую очередь ей нужны подробности отношений между спутниками Марты в её последний день, осторожно приступила к осуществлению своего плана. Слегка отклонилась на спинку дивана, вопросительно вздёрнула бровь:

– С парнями танцевала?

– Нет, она с ними даже не вставала в пару никогда, только с девчонками. Это я с ними номера, например, работаю, а Марта – нет. Марта в танго была жестока и нежна, и для неё танго – только свобода, где не надо даже любви, она вела, будто черпая руками, грудью, поворотом головы тени смелости и дикой страсти. Ты бы видела её: лукавство и детство, возносила и крушила, и эти её движения в танце были как продолжение её огромной души.

Знаешь, кто-то из наших поэтов сказал очень точно: «Март. Провода оглушённой печали тянутся нервами над головой… Девушки клеятся, будто листочки у позвонка…»[11]. К Марте постоянно кто-то клеился, и она и вправду своей взрывной солнечностью глушила печаль у каждого.

Верлен осторожно, будто пробуя босыми пальцами воду в проруби, спросила:

– Ты говоришь, что чуть не поссорились. А что потом? Как твои преподаватели к Марте относились?

– Отлично! Все очень быстро подружились, и мы много бродили всей компанией и по крышам, и в метро, и просто по проспектам. Нас набиралось человек по десять – двенадцать, иногда больше. После таких гуляний к нам в школу постоянно кто-то новый приходил. Например, до сих пор помню, как появился Пашка. Он у нас сейчас главный фестивальный спонсор. Где-то в самом начале августа мы с Мартой и ребятами из школы танцевали на Стрелке. Вечер, тепло, было даже немного солнца, и тут возникает Пашка. Шёл, видимо, куда-то по делам, но остановился, вид у него был смешной такой, ошалелый. Наверное, в первый раз видел, как люди на улице танго танцуют. Ну вот, остановился, как ты вчера, метрах в пяти, и всё смотрел, смотрел, даже трубку не брал, всё сбрасывал. Потом, когда мы закончили, подошёл, спросил, как нас найти. Мы тот август вообще очень часто гуляли впятером – я, Марта, Костя, Володя и Пашка.

– А с кем-то из них или, может, с другими учениками сестра ходила отдельно?

– Нет, мне кажется, что мы всегда были вместе, по крайней мере, когда были практики, или милонги, или когда мы снимали клипы. А с девчонками из школы Марта вообще никогда ни на какие свидания не ходила.

– Хорошо, тогда вот вас пятеро приятелей. Кабаки? Рестораны? Бары?

– Нет, что ты, Марта не пошла бы ни с одним из них ни в какой бар. Она со мной-то очень редко ходила. Хотя… Не уверена. Мы же не каждый вечер были вместе.

– Разве? Вы же… Ну, ты понимаешь…

– Почему ты удивляешься? Марта и я – это не одна река, это как дельта Невы: мы сходимся и расходимся, огибаем свои острова и вновь встречаемся. Знаешь, мне в отношениях с Мартой никогда не приходилось сталкиваться с… Как ты сказала? Упёртостью? Хотя… мы и не ссорились, чтобы нужно было мириться. Даже когда мы вместе ездили на несколько фестивалей, и в Варшаву, и в Берлин, а это всегда очень сложно.

– Девчонками катались только, что ли?

– Нет, мальчишки тоже ездили с нами, да нас человек десять было, как минимум. А почему ты про них спрашиваешь?

Майя пожала плечами, предпочитая не отвечать. Диана внезапно сверкнула глазами и с каким-то отчаянным воодушевлением выпалила:

– Слушай, если тебе это так интересно, ты же можешь прийти к нам на занятия, я тебя познакомлю. Сама всё и всех увидишь. Приходи, пожалуйста!

* * *

Диана очнулась и поняла, что уже довольно долго стоит, опираясь на парапет и слепо глядя на канал Грибоедова. И слёзы градом катятся по лицу, стекая за воротник, щекоча и кусая, и осознание того, что вот, чужому, но непонятно почему вдруг ставшему на какое-то время самым близким человеку свои мысли, свою сказку, вот так отдать, откровенно и беспечно, и как узнать, что понял этот человек, что он услышал, какие выводы сделал и вообще – зачем, зачем она появилась, зачем, будто живучий бамбук, вцепилась корнями в рёбра, в самое сердце, не давая вздохнуть, оглушая и парализуя, и осталось только чувство, будто тебя под микроскопом вытряхнули, рассмотрели, а потом собрали обратно, но при этом изменили весь привычный порядок молекул, и теперь только эти чужие – родные? – пальцы могут привести весь разлаженный механизм в действие, нажать на пресловутую кнопку и разрешить дышать, смеяться и надеяться на чудо…

* * *

Когда девушки вышли из бара, закат уже развесил в небе рубиново-золотистые полотнища и горстями швырял в них кучи серебристо-стылых хлопьев перистых облаков. Майя невольно поймала себя на мысли, что слишком пронзительно стала воспринимать игру света, воды и теней. Какая-то невиданная усталость накатила. Но проводила Диану к её приткнутому почти возле пешеходного перехода красному «Фиату», вежливо кивнула, будто и не было этих двух часов задушевных разговоров, и отступила на тротуар, сознательно не оглядываясь на отъезжающий автомобиль.

Верлен чувствовала себя вымотанной так, будто не спала часов тридцать и при этом пробежала десятки километров с полной выкладкой. Как оказалось, к такому разговору с Дианой она была абсолютно не готова. Вместо того, чтобы разговорить танцовщицу, вдруг вспоминала вслух такие детали, о которых не думала годами. Она даже не представляла, что некоторые фразы, сказанные Мартой, помнит почти дословно. Или домыслила их сама? Да нет же, в их семье только младшей сестрёнке достался поцелуй Бога в макушку, только Марта могла так легко нанизывать слова, будто бисер, и получалось из этого бисера неожиданное и единственное в своём роде украшение.