class="p1">В среду, 21 марта меня застал в дороге звонок.

— Доброе утро, господин президент, — сказал я

— У меня есть для вас работа, которая, вероятно, является самой важной работой в Белом доме, — я начал было протестовать, но Трамп добавил — Нет, не глава администрации, лучше.

Мы оба рассмеялись, что означало, что Келли, вероятно, был с ним в комнате.

— И вам не придется иметь дело с демократами в Сенате. Приходите сегодня или завтра, мы все обсудим. Мне нужен кто-то с авторитетом, а не какой-то неизвестный. У вас есть большая поддержка, большая поддержка, от самых разных людей, большая поддержка, как у тех парней из ”Собрания свободы»[15].

Я поблагодарил Трампа, а затем позвонил домой, поделиться новостями с женой и дочерью. Я подчеркнул, что когда имеешь дело с Трампом это никогда не закончится, пока о назначении не объявлено публично — а может и после того.

Я встретился с Трампом в Овальном кабинете на следующий день в четыре часа. Мы начали то, что казалось очередным собеседованием c Ирана и Северной Корее. Многое из того, что сказал Трамп, восходит к дням его предвыборной кампании, до того, как серия выступлений привела его к широкому республиканскому внешнеполитическому мышлению. Я задавался вопросом, не передумал ли он, но, по крайней мере, он недвусмысленно сказал, что выходит из сделки с Ираном. Он почти ничего не сказал о предполагаемом предстоящем саммите с Ким Чен Ыном — упущение, которое мне было трудно понять. Больше всего времени мы уделили повторному обсуждению того, как, по моему мнению, должен работать СНБ. Хотя я не назвал имя Брента Скоукрофта[16], система, которую я излагал была хорошо знакома Келли, как система, созданная Скоукрофтом в администрации Буша-старшего. Во-первых, в обязанности СНБ входило предоставить президенту доступные варианты, а также плюсы и минусы каждого из них. Во-вторых, как только решение было принято, СНБ становился десницей президента, гарантирующей, что бюрократия выполнит это решение. Все это нашло отклик у Трампа, но он все еще не говорил ничего напрямую. Я уже начал задаваться вопросом, не закончится ли и эта часовая встреча безрезультатно, когда вошла Вестерхаут, сообщить, что у президента назначена еще одна встреча. Мы встали и обменялись рукопожатиями. Четкого предложения и согласия не было, но и я и Келли знали, что на самом деле произошло — по-трамповски.

Учитывая все, что я уже описал, и многое, оставшееся за кадром, зачем я согласился? Потому что Америка столкнулась с очень опасной международной обстановкой, и я думал, что знаю, что нужно сделать. У меня были твердые взгляды по широкому кругу вопросов, выработанные во время предыдущей государственной службы и работы в частном секторе. А Трамп? К этому моменту никто не мог утверждать, что не знал о предстоящих рисках, но я также верил, что смогу его обуздать. Я думал, что смогу преуспеть там, где потерпели неудачу многие другие. Насколько я прав? Читайте дальше.

Выйдя из Овального кабинета, я столкнулся с адвокатом Белого дома Доном Макганом, который входил с папками о потенциальных назначениях судей. Мы с Келли немного поговорили. Нам обоим было ясно, что ни один из нас ничего не сможет добиться, если мы не будем работать вместе. Я пошел в вестибюль Западного крыла, чтобы забрать свое пальто, где меня предупредили, что меня поджидает толпа репортеров и фотографов и предложили выбраться из Белого дома через “черный ход”.

По дороге в студию «Фокс Ньюс» для интервью на шоу Марты Маккаллум Трамп написал в Твиттере:

Я рад объявить, что с 09.04.18 @AmbJohnBolton будет моим новым советником по национальной безопасности. Я очень благодарен за службу генералу Г.Р.Макмастеру, который проделал выдающуюся работу и всегда останется моим другом. 09.04. состоится официальная передача.

Поскольку Трамп объявил, что я начну 9 апреля, первоочередной задачей был процесс проверки у юрисконсульта Белого дома. Я заполнил длинные вопросники и прошел через допрос по вопросам раскрытия финансовой информации, возможных конфликтов интересов, требований к отчуждению активов (не то, чтобы у меня было так много, что отчуждать), прошлых трудовых отношений, замораживания моего комитета и суперкомитета политической активности на время государственной службы, и тому подобное. Также требовалось то, что бэби-бумеры называли интервью “секс, драгс и рок-н-ролл”, где, как правило, ловушка заключалась не в том, какие глупости вы совершили в своей жизни, а в том, признались ли вы в них в ответ на вопрос или даже сами начали о них говорить, если они были достаточно экзотическими. Со времени моей последней правительственной работы в качестве посла в ООН я получил много освещения в СМИ, поэтому я упомянул даже такие диковинные вещи, которые обо мне писали самые ленивые, предвзятые и некомпетентные репортеры — в том числе о том, что меня пыталась завербовать русская разведчица Мария Бутина. Ну и наконец обязательный тест на наркотики.

Я также пытался проконсультироваться с бывшими советниками по национальной безопасности, начав, конечно, с Киссинджера, с бывшими госсекретарями, на которых я работал и другими. Все они, как республиканцы, так и демократы, предложили свою поддержку. Наконец, я поговорил с президентом Джорджем У. Бушем, который был очень щедр со своим временем, пожелал мне “всего наилучшего”. Я спросил о том, чтобы позвонить его отцу, на которого я тоже работал, и он сказал, что в то время это будет “сложно”, поэтому я просто попросил его передать мои наилучшие пожелания.

В конце марта или начале апреля я завтракал с Джимом Мэттисом в Пентагоне. У нас была очень продуктивная дискуссия. Мэттис предложил, чтобы он, Помпео и я раз в неделю завтракали в Белом доме, чтобы обсудить нерешенные вопросы. Хотя мы все разговаривали по телефону друг с другом по нескольку раз в день, завтраки дали очень важную возможность для нас троих наедине обсудить ключевые вопросы. Когда один из них мог путешествовать, двое других собирались вместе, обычно в столовой Белого дома, но иногда в Госдепартаменте или Пентагоне.

Когда мы с Мэттисом закончили, он повел меня на встречу с Джо Данфордом, председателем Объединенного комитета начальников штабов, срок полномочий которого продлится до сентября 2019 года. Я напомнил Данфорду его замечания по ядерной проблеме Северной Кореи на летнем Аспенском форуме по безопасности 2018 года:

Многие люди отзывались о военных вариантах как о невообразимых. Я бы, наверное, сказал иначе — сказал бы, что это ужасно, что мы бы принесли жертвы, несравнимые ни с чем, что мы, живущие после Второй мировой войны, видели в своей жизни, если начнется