Наконец меня нашел Влад.

– Что с тобой? – с тревогой осведомился он. – Ты какая-то сама не своя.

– Пойдем в уголок, я тебе все расскажу, – я потянула его за рукав в укромное место за колонной.

Первые пары уже кружились в танце под грохот оркестра, когда я закончила пересказ разговора с Вартаняном.

– Ух ты, – гулко, как филин, отозвался Влад. – Ух ты, ух ты.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Не все. Знаешь, почему Вартанян здесь?

– Ну, не из-за меня же, – рассмеялась я. – Манией величия пока не страдаю и думаю, что вряд ли без пяти минут олигарх приехал в провинцию поговорить с мелким клерком.

– Точно, – кивнул Влад. – Он в порт с инспекцией приехал. Он же сюда вложил деньги. Заодно и на мой участок решил посмотреть.

– Да что ты? Он оценил твой эксперимент?

– Думаю, что да. По крайней мере, одобрил. А теперь пойдем танцевать.

– Я не танцую.

– Почему? – спросил он, продолжая протягивать мне руку.

– Не умею, – прямо ответила я, глядя ему в глаза.

– Тебе повезло, потому что я тебя научу, – улыбнулся он.

Я замотала головой. Я не застенчива, но всегда взвешиваю свои силы. Наверняка ведь споткнусь на своих шпильках. Но Влад был непреклонен. Каким– то неуловимым движением он крутанул меня, и мы влились в плывущую в вальсе толпу.

– Я держу тебя крепко-крепко, – прошептал он мне на ухо. – Просто позволь мне тебя вести, и все будет хорошо..

Я смирилась. Он действительно вел надежно, и мы, наверное, даже неплохо смотрелись. Через пару минут я расслабилась и почувствовала, как легко и приятно парить в вальсе.

– Сандра, ты должна, просто обязана согласиться, – вдруг решительно произнес он буквально «средь шумного бала». – Это такой прекрасный шанс.

Танец окончился, и мы снова спрятались за колонной.

– Надо смотреть на жизнь реально, – продолжил Влад.

– Не думала, что кажусь тебе фантазеркой…

– Понимаешь, вечерами, когда меня никто не видит, я пою в ванной и пытаюсь танцевать на кухне партию Злого духа, не смейся только. Но это не значит, что я когда-нибудь стану артистом. Ты можешь стать только тем, к чему у тебя есть предрасположенность, дар. А если твой дар оценили и предложили заниматься любимым делом, то именно так можно сделать карьеру. Нет?

– А что будет с нами?

– С нами? Насколько я знаю, есть еще кто-то…

– Влад!

– Сандра, я знаю, что вы с Григом знакомы с детства. – Влад начал разговор, которого я так опасалась. – Поэтому, – продолжил он, – реши, кто тебе ближе. Я… пока не встречал никого в своей жизни, кто был бы мне так по сердцу, – и он приложил ладонь к груди. – Но я думаю о тебе. И о себе, конечно. Я – за свободный выбор и не хочу давить на тебя. Об этом ты пока не думай. Первым делом хватайся за предложение Вартаняна.

Что-то оборвалось, резко и безнадежно, словно меня вырвали из карнавала, в котором я бездумно существовала все эти дни. Справедливость торжествовала. Но почему-то ее фанфары не гремели у меня в ушах, а в мыслях не рисовались сладкие картины возвращения.

Мне было очень грустно. Тетя, которой я по дороге домой все рассказала, огорчилась и обрадовалась одновременно. Даже всплакнула.

– А Горянкин тебе в театре уже должность приготовил, да и «Фиделио» Бетховена зимой хотят ставить… Но, конечно, Сашенька, тебе надо домой. Только ты помни: Веденск – тоже твой дом, где тебя очень любят и всегда будут тебе рады. Я так привыкла, что ты рядом. Как жаль, что ты уезжаешь!

На следующий день я выложила свою новость Григу. Он слушал молча, с бесстрастным выражением лица.

– Ну что же, – сказал он, подходя к окну и поворачиваясь ко мне спиной, – раз ты все уже решила, то и говорить не о чем…

– И ты за меня не рад?

– Рад, конечно. Все, что благо для тебя – благо для меня, ты это знаешь. Поезжай, а я буду тебе мейлы и эсэмэс ки посылать с обзором городских новостей. А сейчас мне пора на работу.

Григ повернулся ко мне, и я с трудом его узнала. Это был чужой человек. Холодное, вежливое, отчужденное выражение лица, непроницаемые глаза, сжатые губы.

– Григ… – прошептала я, – ты же хочешь мне добра!

– Извини, мне пора… – Голос звучал, как из динамика компьютера – сухой, отрывистый, без интонаций.

Итак, «Копченый дом» снова остается в прошлом. И снова я ухожу отсюда с тяжелым сердцем. А ведь могла бы быть здесь хозяйкой – я рассеянным взглядом обвела анфиладу комнат, роскошный потолок, искусно сработанный, не стертый за века паркет…

Мама в Москве ждала меня с нетерпением. Гутя звонила чуть ли не каждый час и с умилением рассказывала, как ей предложили работу в головном концерне Вартаняна. И когда в назначенный день позвонил помощник Артура Эмильевича, я, конечно, сказала «да». И спросила, когда приступать. Сроки поджимали, меня ждали уже через неделю. Я пообещала быть и дала отбой. Счет два-два, – объявила я своему отражению в зеркале. Я сравняла счет и выиграла. Ну что же, моя история подходила к концу.

Мои новые знакомые из театра и управления порта втайне от меня приготовили сюрприз. Накануне дня отъезда меня пригласили на «прощальный ужин» в маленькую пиццерию «Ассоль». Я и не ожидала, что всего лишь за одно короткое лето обрету столько друзей.

На стене пиццерии висела огромных размеров картина – красивый корабль с алыми парусами величественно плывет по морю. Подойдя поближе, я увидела, что у корабля было имя. И имя это было «Виталий Чайкин»… Не тот, отживший свой век, просоленный траулер «Ассоль», а корабль, который видел в своих мечтах папа, Виталий Чайкин.

Интерьер пиццерии был выдержан в стиле старой таверны. В углу сгорбилось странное сооружение, чем-то похожее на фортепьяно.

– Что это? – удивилась я.

– А это фисгармония, – весело объяснил мне Паша Рокотов, владелец пиццерии, тоже мой давний приятель. – Разбирали весной подвалы здания пединститута, бывшего особняка городского главы, и вот нашли.

– На ней играют?

– Увидишь, – заинтриговал меня Паша.

И когда ужин был в самом разгаре. Рокотов многозначительно объявил:

– А теперь сольный номер!

Все рассмеялись, захлопали в ладоши, я же ничего не понимала.

Из-за стола поднялся Ваня-Плюшка (все же прозвище крепко приклеилось к нему) и подошел к фисгармонии. Поклонился в мою сторону, сел и начал по очереди, будто ехал на велосипеде, нажимать педали внизу, а руки положил на клавиши. Фисгармония громко задышала, из нее потянулись тягучие, гнусавые звуки. Вскоре родилась мелодия. Да это же «Голубой вагон»! Все запели, кто во что горазд, а закончилась песня взрывом хохота. Было по-настоящему весело – мне пели романсы, читали стихи, произносили тосты в мою честь. – Все это когда-то уже было, – думалось мне, – было, но в плохом, мрачном кино. А сейчас «в добром, с хорошим концом».