Последних слов никто, кроме графа, не понял. Но и без них Воронцов и мадемуазель Браницкая чувствовали себя крайне неловко. За спиной у командующего стояли два его адъютанта: Казначеев и Раевский. Оба с непроницаемыми лицами. Первому старик строго погрозил пальцем. Второму же сказал: «Не смей!» И даже на мгновение придержал ложку в воздухе. Но потом всё-таки вложил в презрительно искривившиеся уста Александра и со вздохом покачал головой.

Михаил и Лиза, не чувствуя под собой ног, отошли к переносному лотку, где служка протянул им в чеканных серебряных чашечках разбавленный кагор и по кусочку просвиры. Машинально проглотив то и другое и положив на золотое блюдо милостыню, они побрели прочь, не глядя друг на друга. Воронцов в душе злился. Он терпеть не мог нарушений общественных приличий. Хуже нет — стать предметом толков. А сейчас их публично чуть ли не благословили на брак. Выставили круглыми дураками. Гнев графа выдавали только мертвенная бледность и подрагивающие губы. Лиза не смела поднять глаза.

Так, молча, они вышли на паперть, где девушка должна была подождать мать с кузинами. Михаил никого ждать не собирался.

— Кажется, нас с вами обручили? — сухо рассмеялся он. И отвесил Лизе короткий кивок. — Честь имею.

Лошади дружно ударяли копытами о песчаную дорожку. Позднее катанье в Венсеннском лесу — одна из привилегий хорошо вооружённых людей. Бывшие королевские охотничьи угодья, с юго-востока обнимавшие город, слыли небезопасным местом для мирных пешеходов. Однако для кавалькады союзников, выехавших прогуляться на закате дня, они не представляли ни малейшей угрозы.

Воронцов пригласил старину Уэсли «растрясти жиры». Тот ухватился за идею.

— Вы не поверите, Майкл, я зверею в своём кабинете. Скоро в городе станет жарче, чем в Индии. Весной ещё туда-сюда. Но летом! Все окна нараспашку, пыль столбом. Оказывается, я не люблю Париж, кто бы мог подумать!

Настроение у Веллингтона было отличное. Чего не скажешь о его спутнике. Михаил хмурился и казался задумчив. Глядя на него, герцог несколько раз прищурился, цокнул языком, но не отпустил ни одного недовольного замечания. Было ясно, что русский командующий неспроста позвал прогуляться. С некоторых пор оба с опаской относились к разговорам в помещениях. Здесь им тоже не позволили бы остаться наедине. Впереди и сзади скакали адъютанты. В боковых аллеях — те из свитских, кому не хватило места рядом. Всего выехало человек сорок. Штабы похвалялись друг перед другом лошадьми, сбруей, ладностью формы и молодцеватостью всадников.

Это пустое бахвальство ничуть не занимало начальников. По их знаку сопровождавшие держались на почтительном расстоянии. Величественные стены старого Венсеннского замка маячили в отдалении. Прежде здесь была загородная резиденция, которую Михаил находил красивее Версаля. Потом фасад облупился, крыши проржавели, серо-белые, вылизанные дождями стены со следами прусских пушечных ядер напоминали застиранный холст. Наполеон устроил тут арсенал. Сейчас здание пустовало, давая приют нищим бродягам.

Лошади взяли вправо и мимо обложенных гранитом цветников поехали к озеру, поблескивавшему за деревьями алой закатной рябью.

— Итак, Майкл? — Веллингтон повернул голову к спутнику. — О чём наш разговор?

Воронцов болезненно поморщился.

— О главном.

— Есть ли жизнь после смерти? — герцог заржал, довольный собственной шуткой.

— Нет, — резко бросил Михаил. — Можно ли в окружающем нас мире сохранить честь и не нарушить присягу?

— У вас проблемы с политиками, друг мой? — в голосе Артура прозвучало участие.

— Как вы догадались?

Веллингтон глубоко вздохнул.

— У нас хорошие осведомители. Позавчера вы задержали и выслали под конвоем из Парижа в Бельгию двух французских эмигрантов, которые намеревались устроить покушение на меня. — Герцог выразительно поклонился, прижав руку к груди. — Искренне благодарен за заботу. Всё началось как фарс, а может закончиться драмой.

— Шамбюр и де Фурно не стали бы действовать без прямого указания, — возразил граф.

— Но не вы отдаёте им приказы. — Артур покачал головой. — Вы сами не знаете, когда и какой ордер можете получить. Поэтому и решили подстраховаться. А вернее, подстраховать меня. Поверьте, я действительно ценю подобный шаг, тем более что вас за него не похвалят.

— Не важно. — Воронцов опустил глаза.

— Важно, — перебил его герцог. — Вы хотите и не можете мне что-то сказать?

Граф мучительно сглотнул.

— Артур, не заставляйте меня совершать должностное преступление. Вы прекрасно понимаете, о чём речь. Во всяком случае, догадываетесь из бельгийских газет и из подозрений собственных дипломатов.

— Настолько серьёзно? — Веллингтон сдвинул брови.

— Более чем.

— Когда?

— Не знаю. А узнав, не буду вправе предупредить.

Герцог несколько мгновений мял пальцами подбородок.

— Это заведомый проигрыш, — наконец выдавил он. — Так вы спасали не только меня, но и свой корпус? Сначала жертвой стал бы я, а потом, на втором витке, ваши люди.

— Я знал только о Шамбюре и Фурно. Но где гарантии, что нет других?

Артур пожевал губами.

— Какой ответной услуги вы хотите?

— Вашего влияния хватит, чтобы убедить кабинет всё-таки вывести английский корпус одновременно с русским, австрийским и прусским? — осторожно осведомился Воронцов.

Старина Уорт пустил лошадь вдоль озера. Подтопленный берег зарос осокой.

— Вы заметили, что во Франции не любят постригать газоны? Здесь и трава, и люди слишком своевольны. — Лицо Веллингтона оставалось хмурым. — Так вот, я думаю, что вопрос о выводе уже решён. Дорогой Майкл, я не совершу преступления, сказав, что после большой войны наша страна если не разорена, то уж, во всяком случае, не имеет денег на новые авантюры. Ума не приложу, откуда они у вашего императора? В Лондоне боятся решительных действий царя. Нам не на что сейчас снаряжать свежую армию. Если я, ссылаясь на свои источники, заявлю о реальности планов военной операции по свержению Людовика, то у нас скорее согласятся позволить Бурбону вступить в Священный союз, чем совсем лишиться влияния на Францию.

— Я был бы вам очень признателен.

Герцог сделал рукой жест, отметавший всякие выражения благодарности.

— Три года я ожидал чего-то подобного. Для всех будет большой удачей, если мы уберёмся на родину, не развязав побоища.

Первым, кто осмелился уколоть графа в связи с событиями в церкви Святой Екатерины, был Александр Раевский. Его собственный адъютант. Сопляк и мальчишка!

Утром следующего дня Раевский, вместо уехавшего Казначеева, подавал начальнику почту. Воронцов с неудовольствием следил, как тот раскладывает конверты на столе. Он был слишком сдержан и хорошо воспитан, чтобы вслух выражать раздражение. Но неужели нельзя запомнить, что газеты кладутся на правый угол, большие государственные пакеты в центр, непосредственно перед командующим, а счета слева, у пресс-папье? Почему Саша всё помнит и делает без понуканий?