когда, по словам св. Иоанна Златоуста, «никто не смущает, когда ум спокоен, когда великая тишина и нет никакого волнения в доме, потому что никто не препятствует нам заняться молитвою и не отвлекает от нее, когда возбужденная душа может обстоятельно высказать все Врачу душ». Ночью сама вставала на молитву, не давая будить себя слугам. По совету отца духовного, клала 300 поклонов да творила 700 молитв Исусовых…

Несмотря на свою близость к царскому двору, никоновских нововведений боярыня Морозова не приняла, продолжая придерживаться древлеправославия. Она была начитана в богословской литературе и находилась в самой гуще ожесточенных споров старообрядцев с никонианами. «Прилежаше бо Феодосья и книжному чтению, – пишет о ней протопоп Аввакум, – и черплюще глубину разума от источника словес евангельских и апостольских». Когда она была еще совсем молодой, с нею «на мног час» беседовал «духовныя словеса» ее деверь, покойный боярин Борис Иванович Морозов.

Познакомившись с протопопом Аввакумом, Морозова под влиянием его страстных речей и длительных бесед становится духовной дочерью и горячей поклонницей огнепального протопопа. Когда именно состоялось первое знакомство Морозовой с Аввакумом, точно не известно, однако уже с весны 1664 г., то есть со времени возвращения Аввакума из сибирской ссылки в Москву, их отношения были очень близкими. Когда гонения на староверов усилились, Морозова стала оказывать материальную помощь ссыльным и принимать у себя гонимых. Ее дом становится центром, вокруг которого собираются ревнители древлего благочестия. Со всеми противниками никоновских реформ, в том числе с протопопом Аввакумом, она вела активную переписку, а по возвращении Аввакума из ссылки предложила ему пристанище в своем доме. Он называл ее любовно сестрой, ставя необычайно высоко: «моей дряхлости жезл и подпора, и крепость, и утверждение».

Укрепляясь в старой вере, боярыня все чаще уклоняется от богослужений в придворных храмах, где она должна была присутствовать в соответствии с придворным этикетом. Старалась она и реже бывать при царском дворе. Это не могло не бросаться в глаза, и о симпатиях боярыни к старой вере скоро становится известно царю. Осенью 1664 г. он присылает к ней для уговоров архимандрита Чудова монастыря Иоакима (будущего патриарха) и ключаря Петра. Но их уговоры оказались напрасны, и тогда власти решили действовать иначе: у Морозовой отобрали половину ее вотчин. Однако физически расправиться с такой близкой к царской семье и родовитой боярыней пока опасались. Благодаря заступничеству царицы Марии Ильиничны, весьма благоволившей к своей родственнице, отнятые вотчины были Морозовой возвращены по указу от 1 октября 1666 г.

Получив возвращенное имение, боярыня с еще большим рвением принимается за дела благотворительности и благочестия. В это время она знакомится с некоей «инокиней благоговейной» Меланией и «смирившися Христа ради, отдадеся ей под начал и до конца отсече свою волю». Старица Мелания (в иночестве Александра) была одной из ярчайших личностей в первом поколении русских старообрядцев. О ней высоко отзывается протопоп Аввакум, величая ее блаженной и треблаженной матерью. Наставляемая старицей Меланией, Морозова начала вести фактически монашеский образ жизни, пешком ходила по темницам, щедро раздавая милостыню заключенным, совершала паломничества по святым местам, к чудотворным иконам и мощам святых угодников.

В своем доме, по сути ставшем монастырем в миру, боярыня держала пять изгнанных инокинь и сердечно радовалась, стоя на ночном правиле и сидя за трапезой рядом с ними. Вместе с боярыней находились ее сестра княгиня Евдокия Урусова и жена стрелецкого полковника Мария Данилова. В числе юродивых, невозбранно приходивших в дом Морозовой, были два знаменитых ревнителя древлего благочестия: Феодор и Киприан. Феодор ходил в одной рубашке, мерз на морозе босой, днем юродствовал, а ночью со слезами стоял на молитве. О нем так рассказывал его духовный отец, протопоп Аввакум: «Много добрых людей знаю, а не видал подвижника такова! Пожил у меня с полгода на Москве, – а мне еще не моглося, – в задней комнате двое нас с ним, и, много, час-другой полежит да и встанет; тысячу поклонов отбросает, да сядет на полу и иное, стоя, часа с три плачет, а я таки лежу – иное сплю, а иное неможется; егда уж наплачется гораздо, тогда ко мне приступит: „долго ли тебе, протопоп, лежать тово, образумься, – веть ты поп! как сорома нет?“ И мне неможется, так меня подымает, говоря: „Встань, миленькой батюшко, – ну-таки встащися как-нибудь!“ Да и роскачает меня. Сидя мне велит молитвы говорить, а он за меня поклоны кладет. То-то друг мой сердечной был!» Другой юродивый, Киприан, был известен даже самому царю, бывая во дворце среди «верховых богомольцев». Не раз молил он царя о восстановлении старой веры, ходил по улицам и торжищам, свободным языком обличая Никоновы новины. Впоследствии оба юродивых были сосланы на север: один – на Мезень, а другой – в Пустозерск, и там казнены.

Под влиянием монашеских настроений Морозова начинает еще больше удаляться от светской жизни, от всего земного. Молодая боярыня ведет крайне аскетический образ жизни: отказывается от всяких удовольствий, соблюдая строгий пост, под одеждой носит власяницу. Вместе с тем, она не устает обличать своих родных и близких, принявших новую веру.

Но вот в 1669 г. умирает царица Мария Ильинична, и Морозова лишается своей главной защитницы и покровительницы. Царь Алексей Михайлович призывает боярыню к себе и пытается склонить ее к новой вере. Но она непреклонна: «Вашему царскому величеству всегда покорны бехом, и есмы, и будем: от прародителей бо сему наказахомся, и от апостола учимся Бога боятися и царя почитати. К новинам же Никона патриарха пристати никогда же дерзнем, ибо от благочестивых родителей рождени во благочестии воспитахомся, измлада священных навыкохом писмен, от пелен Божиим научихомся законом; не отвержемся оных, ими же добре обучихомся».

Родственники Морозовой, близкие ко двору, также пытаются всеми способами воздействовать на нее, не гнушаясь откровенным шантажом. «Ох, сестрица-голубушка, – говорила ей троюродная сестра Анна Михайловна Ртищева, страстная поклонница патриарха Никона, – смутили тебя старицы и о сыне не радишь. Одно у тебя чадо и кто не подивится красоте его. Ох, сестрица, многия скорби примешь, и сына твоего нищим сделаешь». «Ивана я люблю, – возражала на это Морозова, – и молю о нем Бога безпрестанно. Но Христа люблю более сына… Знайте, если вы умышляете сыном меня отвлекать от Христова пути, прямо вам скажу: выводите сына моего на лобное место, отдайте его на растерзание псам, – не помыслю отступить от благочестия, хотя бы и видела красоту, псами растерзанную».

Феодосия все чаще и чаще начинает задумываться об иноческом постриге. Припадая к матери Мелании, она со слезами умоляет ее благословить на этот подвиг. Но мудрая Мелания не спешила. Она прекрасно понимала, что при высоком положении боярыни такое событие не удастся утаить в доме, и что рано или поздно весть об этом дойдет до царя. При этом пострадают и те, кто совершил постриг, и те, кто вообще был близок к боярыне. С другой стороны, в брачную пору входил сын Морозовой Иван, и необходимо было сначала его женить и передать управление имением в его руки. Заниматься же устройством свадьбы – дело отнюдь не иноческое.

Но боярыня неотступно умоляла об иноческом постриге, и тогда мать Мелания, видя ее горячую веру и великое усердие в делах благочестия, уступила. В 1670 г. в Москву прибыл один из влиятельнейших вождей староверия игумен Досифей. Некоторое время он был игуменом Никольского Беседного монастыря близ Тихвина, затем жил в Куржецкой пустыни в Поморье, а после печально знаменитого собора 1666—1667 гг., окончательно осудившего старообрядцев, был вынужден скрываться от преследований на Дону. Он-то и совершил тайный постриг Морозовой в конце 1670 г. При постриге Феодосия Прокопьевна получила имя инокини Феодоры. Теперь она начала предаваться еще большим подвигам благочестия: устрожился пост, увеличилась продолжительность келейной молитвы, все чаще она стала прибегать к исихастской практике священнобезмолвия.

На 22 января 1671 г. был назначен день свадьбы царя с молодой красавицей Натальей Кирилловной Нарышкиной (будущей матерью Петра I). Морозова как старшая боярыня обязана была присутствовать на свадьбе, но, будучи инокиней, она по церковным канонам уже не могла участвовать в придворных церемониях. Тем более, по своей должности она должна была, произнося титул царя,