Праздник был больше для нас, чем для нее. Целый год родительства. Я заказала огромный букет из воздушных шариков пастельных тонов с центральным шариком из фольги в виде единицы, купила бумажные тарелки с зубчатыми краями и пластиковые соломинки в горошек. Твоя мама подарила Вайолет сливочно-желтую хлопковую кофточку и колготки с рюшами на попке. Наша дочь, как утенок, ковыляла по гостиной, что-то лепетала своим гостям, пуская пузыри. За ней, похрустывая коленями, на полусогнутых ногах семенил твой папа, записывая на камеру каждый ее шаг.

Я заказала торт в пекарне, куда часто заходила с Вайолет после прогулок. С ванильной глазурью и радужной посыпкой. Когда я выложила его на поднос, она взвизгнула и захлопала в ладоши, не сводя восхищенного взгляда с огонька свечи.

– Здолово! – сказала она, четче некуда.

– Я все снял! – воскликнул любящий дедушка, торжествующе демонстрируя нам цифровую камеру. Твоя мама бросилась к Вайолет с поцелуями, а твоя сестра, которую мы почти не видели, но которая пролетела пять часов на самолете, чтобы попасть на праздник, зашуршала оберточной бумагой, чтобы ее развеселить. Грейс, пришедшая с бутылкой текилы, резала и накладывала торт. Мы с тобой смотрели на них, сидя в кресле: я устроилась у тебя на коленях, ты обхватил меня обеими руками.

– Мы справились, – прошептал ты и ткнулся носом мне в шею. Я кивнула и сделала глоток пива из твоей бутылки. Вайолет, похожая на перемазанного глазурью ангелочка, восседала в детском стуле, ее окружали восторженные поклонники. Ты снова ткнулся в меня носом. Я сделала еще один глоток и заставила тебя встать.

– Давай сделаем семейное фото.

Мы встали у окна, я взяла Вайолет на руки. Она вела себя на удивление спокойно. Я притянула ее ближе и поцеловала в липкую щеку. Мы улыбнулись; щелкнула вспышка. Ты закрякал по-утиному, она захихикала. Я подняла ее над головой, и мы втроем рассмеялись. Как нормальная счастливая семья.

Вскоре после дня рождения Вайолет снова перестала спать по ночам.

Обычно ты не слышал, как она просыпалась, а у меня глаза открывались за несколько секунд до ее пробуждения. То, что мы с ней по-прежнему одно целое, приводило меня в отчаяние. Каждые два часа она требовала бутылочку. Через несколько недель я поставила шесть полных бутылочек прямо у нее в колыбели, надеясь, что она сама возьмет, если захочет. Она ни разу к ним ни притронулась.

Не могу больше, думала я каждый раз, когда она будила меня среди ночи. Я этого не вынесу.

Я открывала дверь в детскую, совала ей в руку бутылочку и уходила.

– Разве молоко за ночь не скисает? Это не опасно? – спросил ты, когда узнал, что я делаю.

– Понятия не имею. – Может, и опасно, но меня это не волновало. Мне просто нужно было, чтобы она наелась и уснула.

Так продолжалось несколько месяцев. Я совершенно обессилела. С самого утра меня мучили головные боли, я не могла связно думать. Из-за беспричинного страха я избегала общаться с другими людьми. Мне не хотелось видеть ни тебя, ни Вайолет. Меня бесило, что ты безмятежно спишь, когда я ночью возвращаюсь в постель. Иногда я нарочно дергала одеяло, надеясь, что ты проснешься.

Я выступила с идеей отдать Вайолет в ясли на несколько дней в неделю. Еще до ее рождения ты высказывался против яслей. Твоя мама растила тебя с сестрой дома до школы, и ты желал своим детям того же. Я соглашалась, искренне и бездумно. Да, я буду действовать как идеальная мать.

Но теперь мое терпение кончилось.

Я нашла неплохие ясли в трех кварталах от нас – осенью там как раз должно появиться свободное место. В Интернете о них только восторженные отзывы, к тому же внутри всюду развешаны камеры, транслирующие в режиме онлайн. Честно говоря, мне всегда было грустно видеть ясельных ребятишек, сидящих в этих длинных колясках, словно яйца в упаковке, когда их везут на прогулку. Зато, по результатам исследований, такие дети более социализированы, стимулированы, физически и психически развиты и так далее, и тому подобное. Каждый раз, натыкаясь на статью про детские сады, я пересылала ее тебе. За ужином я осторожно заводила разговор, подтверждающий внутренний конфликт, который ты так хотел во мне видеть. Может, стоит подтолкнуть Вайолет к дальнейшему развитию? Наверное, уже пора? Пожалуй, все-таки лучше не дома, в смысле, наладить сон и режим? Я старалась выглядеть взволнованной, неуверенной, но мы оба понимали, какой ответ мне нужен.

«Давай подождем, пока она начнет лучше спать, – рассудительно замечал ты. – Ты просто устала. Понимаю, сейчас тяжело, но это пройдет». Тебе, выспавшемуся, свежеподстриженному, напевающему по утрам в душе, хватало наглости говорить мне такие вещи прямо в лицо.

Я была несчастна. Мы с Вайолет обе были несчастны. Она с трудом переносила мое общество. Не позволяла прикасаться к ней. Когда мы оставались наедине, капризничала и злилась, и ничто не могло ее успокоить. Если я брала ее на руки, принималась орать так, что соседи пугались. В общественных местах, в магазинах и парках другие мамочки сочувственно интересовались, не нужно ли помочь. Это было унизительно: они жалели меня – то ли за то, что у меня такая дочь, то ли за то, что я слишком слабая и не могу с ней справиться.

Мы перестали выходить на прогулку. Когда ты возвращался с работы, усаживал ее на колени и требовал отчета, как прошел день, я лгала, что мы гуляли. Запертая в четырех стенах, она ползала по квартире, словно скорпион, и все тянула в рот – землю из цветочных горшков, ключи из моей сумочки, даже набивку, выковырянную из подушек. Ежедневно я спасала Вайолет от неминуемого удушения. Когда я вытаскивала у нее изо рта всякую дрянь, она сперва извивалась всем телом, словно рыба, потом замирала, как мертвая (каждый раз у меня чуть не случался инфаркт), а затем исторгала рев, преисполненный такого отвращения, что мне хотелось плакать.

Я была разочарована своей дочерью.

Умом я понимала – такое поведение характерно для маленьких детей. Ты списывал все эти случаи на усталость, капризы, переходный возраст. Я честно пыталась убедить себя, что ты прав. Однако Вайолет не была ни милой, ни ласковой, как большинство детей ее возраста. Она крайне редко проявляла расположение и совсем не выглядела счастливой. Я болезненно ощущала ее резкость.

Мы с юмором рассказывали о «причудах» Вайолет друзьям, имеющим детей, надеясь, что они скажут: «У нас то же самое». Мы вместе страдали в ресторанах с липкими детскими креслами. Я старалась не заострять внимание на том, насколько ужасно она себя вела, ведь тебе это не нравилось, и покорно соглашалась, что ради момента гармонии среди хаоса стоит жить. Тем не менее она была словно ураган. И это меня пугало.

Я мечтала о личном времени. Мне просто необходимо было отдохнуть от Вайолет. По-моему, это нормальная, объяснимая потребность, но ты заставлял меня чувствовать себя так, будто я до сих пор должна доказывать свою благонадежность. Груз невысказанных сомнений не давал мне дышать.