Я могла писать, только когда она спала, но ее сон длился недолго. В результате мы вернулись к нашему тайному режиму, хотя я обещала никогда больше так не делать. Я оставляла ее плакать всего несколько дней в неделю, зато потом чем-нибудь вознаграждала – во время прогулки покупала печенье или купала подольше.

Было ясно – таких дней осталось не так много: скоро она научится говорить и сможет рассказывать тебе о том, как прошел день. Тогда я потеряю власть, которой до сих пор позорно пользуюсь. Возможно, это станет частью заслуженного возмездия. Знаю, мое поведение нельзя назвать правильным, но я не могла перестать наказывать Вайолет за ее появление на свет. Я с наслаждением надевала наушники и притворялась, что ее не существует.

Один день выдался особенно тяжелым. Каждый раз, когда я приближалась к Вайолет, она впадала в ярость, лягалась и молотила кулаками. Она стукнула головой о стену, взглянула на меня, проверяя, что я буду делать, потом стукнула снова. Наша дочь целый день не ела. Я понимала – нужно ее накормить, но она не позволяла поднести ложку ко рту, потому что именно я предлагала еду. Пока она спала, я плакала, читала в Интернете статьи про поведенческие нарушения, а потом удаляла историю из браузера. Мне не хотелось, чтобы ты узнал про мои поиски. А еще мне не хотелось быть матерью такого ребенка.

За несколько минут до твоего прихода она успокоилась, будто почувствовала твое приближение. Посадив ее себе на бедро, я принялась убираться в гостиной. Вайолет держалась напряженно и не издавала ни звука. От нее попахивало мочой. Застиранная махровая пижамка царапала мне руку.

Не успел ты снять свитер, как я вручила ее тебе. Я объяснила, откуда у нее красный след на лбу. Мне было все равно, поверишь ты или нет.

– Ну-ну, милая, – ты попытался рассмеяться, чтобы скрыть осуждение, уложил Вайолет на ковер и принялся щекотать. – Неужели все так плохо? Я думал, дела налаживаются.

Я обмякла на диване.

– Не знаю. Просто я очень устала.

На самом деле я думала, что с нашей дочерью не все в порядке, но не могла сказать тебе правду, ведь ты считал, что это у меня не все в порядке.

– Возьми. – Ты протянул ее мне. Она мирно сосала кусок сыра. – Поиграй с ней, прояви немного любви.

– Фокс, дело не в любви. Я все время проявляю любовь.

– Подержи ее.

Я усадила Вайолет на колени, ожидая бурной реакции, однако она вела себя на удивление спокойно. Мы обе наблюдали, как ты разбираешь дипломат.

– Дада, – сказала она, – баба.

Ты подал ей бутылочку. Она удобно устроилась у меня на руках.

– Тебе не понять, – тихо произнесла я, чтобы не потревожить ее. Ощущение тяжести ее тела успокаивало, – наверное, такое же чувство должен испытывать потерпевший кораблекрушение, которого наконец-то спасли. Я погладила лобик Вайолет, осторожно поправила пушистую прядь. Она позволила мне поцеловать ее, вынула бутылочку изо рта и вздохнула. Мы обе устали враждовать.

– Ты спишь, когда она спит? – тихо спросил ты, внимательно разглядывая нас.

– Когда мне спать? – огрызнулась я. Мое спокойствие испарилось. Вайолет заерзала. – У меня полно домашних дел. Я пытаюсь писать. Мозг просто не может перестать работать.

Я поставила бутылочку на кофейный столик. Молоко брызнуло на страницы рукописи. Я думала вечером почитать тебе – ты уже давно не интересовался, над чем я работаю. Капли молока впитывались в бумагу, размывая чернила.

Ты переоделся, сел на диван, похлопал меня по бедру. Раньше я спрашивала у тебя, как прошел день. За последние несколько месяцев между нами пролегла пропасть, но мы упорно отказывались это обсуждать. В глубине души мне хотелось, чтобы так продолжалось и дальше. Кажется, тебе тоже.

– Что это? – спросил ты, указывая на мокрые страницы.

– Ничего.

– Если хочешь, можешь отдать ее в ясли. Но не больше чем на три дня в неделю, хорошо? Я не рассчитывал на дополнительные расходы. – Ты потер лоб.

До конца недели я старалась изо всех сил, но все равно мы каждый день воевали. С понедельника Вайолет пошла в ясли. Как сейчас помню невыразимое облегчение, которое я испытала, поднявшись вместе с ней на крыльцо детского сада. Она сосредоточенно изучала свои желтые резиновые сапожки, пока воспитательница не взяла ее за руку, и даже не взглянула на меня, когда я попрощалась. Не оборачиваясь, я пересекла лужайку и вышла за ворота.

На первый день рождения твоя мама подарила Вайолет куклу.

– Материнский инстинкт развивается в раннем детстве, – объявила она, разворачивая свежую рыбу с рынка. Вайолет сидела на полу в обнимку с пластиковым пупсом. «Ля-ля», – раз за разом повторяла она, тыкая пальцем в широко открытые глаза куклы, обрамленные длиннющими ресницами. Кукла пахла детской присыпкой и была одета, разумеется, в розовое.

Я пила вино и наблюдала, как твоя мама колдует над плитой. Она настояла на том, чтобы приготовить запеченного лосося с кленовым соусом, хотя я предложила заказать доставку из ресторана. Вайолет положила пупса мне на колени.

– Мама, ляля.

– Да, золотце, твой пупсик просто прелесть. – Я покачала его и поцеловала. – Теперь твоя очередь.

Она запечатлела на лысой голове куклы слюнявый поцелуй. Никогда не видела, чтобы наша дочь с такой нежностью относилась к кому-то кроме тебя. Впрочем, от комментариев я воздержалась, дабы не давать твоей маме лишний повод тобой гордиться.

– Вот умница.

Комнату наполнил аромат печеной рыбы. Ты ушел с отцом на хоккей. Твои родители приехали на три дня и поселились в отеле. У нас тут не разместиться, сказала я, хотя мы специально для них купили раскладной диван. Я слишком уставала, хотя Вайолет стала лучше спать. Мои нервы до сих пор были на пределе, так что три дня с твоей мамой стали бы для меня непреодолимым испытанием. Я испытывала к ней сложные чувства. Мне отчаянно требовалась помощь, но меня бесило, что она создала у тебя иллюзию, будто быть матерью – проще простого.

– Как наша малышка ходит в ясли?

– Хорошо. Кажется, ей нравятся воспитательницы. Всего за пару недель многому научилась.

Твоя мама подлила мне вина и наклонилась поцеловать Вайолет.

– А ты?

– Я?

– Наслаждаешься свободным временем?

Она двадцать лет просидела дома, заботясь о тебе и твоей сестре. Пекла пироги, заседала в родительском комитете, своими руками сшила каждую подушку, штору, салфетку и душевую занавеску. Все эти годы она носила одну и ту же прическу – светлое каре, запечатленное на семейных фотографиях в золоченых рамках, висящих в холле вашего дома.

– Я больше пишу. Стараюсь наверстывать упущенное.

– Должно быть, часы считаешь до окончания дня. Я всегда маялась, пока дети в школе. Вроде бы мечтаешь о тишине и покое, но все равно только о них и думаешь. – Она мечтательно улыбнулась, нарезая укроп. – По-моему, Фокс просто обожает Вайолет. Я всегда знала, что из него выйдет прекрасный отец.