Утром к нам пришли со столиком и табуреткой русские писарь и переводчик, а также представитель немецкий комендатуры. И как раз в этот момент я свалился на пол и не смог самостоятельно подняться из-за слабости и режущих болей в желудке. Немец через переводчика спросил, что со мной, и, получив ответ о моей инфекционной болезни, сразу же распорядился увести меня с вещами в тюремный лазарет.

Лазарет – двухэтажное и длинное белое кирпичное здание – располагался на заднем конце большого тюремного двора. Мы прошли через ряды лежащих на голом полу больных и раненых и пришли в комнату, где за столом сидел одетый в белый халат молодой врач или фельдшер. Он поинтересовался моим заболеванием и отвел мне место на полу, посоветовав пока ничего не есть.

Когда мне стало получше, я вытащил словарь и решил привычно заняться немецким языком. Как раз в это время ко мне подошел упомянутый медицинский работник, который сразу же заинтересовался словарем и с ходу попросил дать ему словарь до завтра. Потом он сказал, что в тюремном лазарете нет никакой возможности лечить сильную дизентерию, поэтому при первой же возможности он отправит меня в городскую инфекционную больницу, а пока дал мне пакет с марганцовкой.

Утром меня отправили в больницу, а словарь так и остался в тюрьме у медицинского работника. Больница, огороженная со всех сторон толстой стеной высотой в человеческий рост, располагалась недалеко от Канатной улицы. Территорию больницы, которая была засажена множеством деревьев и кустарников, охраняли местные часовые. Врачи, фельдшеры, санитары и другой персонал были тоже из местных жителей, хотя иногда в больнице появлялись и немецкие военные врачи, контролировавшие русских коллег. Среди всего лечащего персонала я почти не видел мужчин, работали везде женщины, одетые в белые халаты. Больница содержалась в основном благодаря скромным средствам, выделяемым городской управой, и пожертвованиям горожан и жителей окрестных сел. Пожертвования вносились преимущественно в виде хорошо отстиранного и отремонтированного постельного и нательного белья, одежды и, главным образом, продуктов питания. Основными из этих продуктов были, конечно, хлеб, картофель, свекла, капуста, морковь, лук, мука, различные крупы, горох, арбузы, помидоры, огурцы и другие овощи, а также фрукты и ягоды, куриные яйца, свиное сало, молоко, сметана, творог и т. д.

Главным врачом в больнице была симпатичная и немногословная женщина средних лет – Е.Г. Попкова, имя и отчество которой я, к великому сожалению, не запомнил.

В больнице я попал в первый корпус, где меня зарегистрировали, заполнив анкету, и я на этот раз не стал больше записываться лейтенантом и спокойно назвал себя рядовым бойцом. Затем медсестра и кастелянша (сестра-хозяйка) заставили меня полностью раздеться и сложить в угол всю одежду, которая подлежала «прожарке» для уничтожения вшей и возвращению только при выписке из больницы. В качестве нижнего белья мне выдали длинную с двумя бретельками тонкую… женскую ночную рубашку. Увидев мое недоумение, кастелянша объяснила, что в больнице мужского белья не хватает и поэтому мужчинам приходится носить женское, поступающее как помощь от местного населения. Мне полагалась еще пара изношенных шлепанцев.

В палате, куда меня привели, находились стол, два стула и две металлические пружинные кровати с чистым бельем, подушками, а также тонкими одеялами и махровыми полотенцами. Перед каждой кроватью стояла тумбочка.

Медсестра предложила помыть меня в ванне, находящейся в туалетной комнате. Я робко согласился. Она «загнала» меня голым в ванну и вымыла с мочалкой и мылом все тело, а потом неожиданно взяла меня в охапку и принесла на кровать. Такого со мной ни разу в жизни не случалось, и я был потрясен. Но это не помешало мне моментально уснуть.

Проснулся я из-за того, что в палату прикатили тележку с бачком борща из мелко потертой свеклы и картошки. Мне дали также пару сухарей и стакан компота. Я съел все с великим удовольствием. Потом меня подвергли тщательному медицинскому осмотру и оставили в покое до утра.

После ужина я быстро уснул, но среди ночи вдруг почувствовал, что нахожусь в кровати не один – со мной оказалась знакомая медсестра. Она шептала, что хочет погреть меня своим телом и жалеет, что я сильно ослаб. Мы долго беседовали и рассказывали о себе в объятиях друг друга, но без поцелуев и попыток пойти дальше, что было для меня пока и неведомо, и невозможно из-за физической немощи.

Утром опять состоялся врачебный осмотр, и главврач пришла к заключению, что я, возможно, проболел брюшным тифом, а сейчас страдаю от дизентерии. Затем она дала мне пакетик с немецкими таблетками против дизентерии, которыми я уже пользовался раньше в Павлограде. Все последовавшие дни, почти до конца сентября, я тщательно соблюдал все рекомендации врачей и только благодаря этому выжил и окончательно избавился от дизентерии. Помогло этому и питание. Всю пищу готовили строго в соответствии с болезнью человека. Приносили нам мясные и куриные блюда и бульоны, горячее кипяченое молоко, вареные куриные яйца, а также арбузы и овощи. Большинство больных получали черный хлеб, а мне давали сухари. Было удивительно, как в чрезвычайно тяжелых условиях оккупации администрация больницы могла добывать эти продукты. Единственным недостатком в питании было то, что порции пищи были для многих больных очень малыми.

На второй день после врачебного обхода ко мне подселили пожилого соседа – типичного украинца родом из большого села под Винницей. Сосед, как и я, болел дизентерией в тяжелой форме. Он оказался большим весельчаком и занимательно рассказывал, как воевал в 1918 году рядовым красноармейцем с чехами, как дошел даже до Иркутска. Поскольку его болезнь трудно поддавалась лечению, одна из медсестер под его диктовку написала письмо, которое отправили семье больного. В письме он сообщал, что находится в Днепропетровске в плену у немцев, сильно захворал и хотел бы, чтобы одна из его дочерей поскорее приехала проведать отца. Однако было очень мало шансов на то, что это письмо дойдет до адресата.

Как-то после визита врача сосед сказал мне, что из этой больницы по заключению врачей и с согласия немецких властей тяжелобольных и тяжелораненых отпускают на волю. И может быть, его тоже отпустят. Тогда он доберется до родного села и остаток жизни проведет в кругу семьи. Он добавил, что, если и меня отпустят, мы вдвоем доберемся до его села и будем жить вместе.

Но мечтам соседа не суждено было осуществиться – примерно через неделю он тихо скончался во сне. А ко мне вскоре подселили нового соседа.

Как-то ночью у меня сильно разболелся зуб, и меня направили в стоматологическую больницу города в сопровождении медсестры. В камере хранения я получил свою одежду и подписал бумажку, на которой было написано, что я, такой-то, обязуюсь не убегать от сопровождающего меня лица. В противном случае медсестре и всему коллективу больницы грозили очень большие неприятности. По дороге я увидел кладбище. Среди высоких деревьев белели свежие кресты, имевшие одинаковые размеры, как в высоту, так и в ширину. К ним были прибиты дощечки с надписями готическим шрифтом, означавшие фамилию и имя покойного и даты его рождения и смерти. На некоторых издалека виднелось черное изображение нацистской свастики. Это оказались могилы немецких военных, павших на фронте и привезенных в город или умерших от ран в местных госпиталях. Здесь же были отдельные участки с захоронениями итальянцев, румын и венгров. Такое же кладбище было устроено и в Центральном парке культуры и отдыха Днепропетровска, примыкавшем к главной магистрали города. В кабинете стоматолога пожилая женщина-врач посчитала нужным расспросить меня, кто я и откуда, сколько мне лет, где жил, давно ли из Москвы и правда ли, что столица занята немцами. Побросав работу, в кабинете собрались другие врачи и санитарки. И всем было интересно меня послушать. Они очень обрадовались, когда я сообщил, что осенью прошлого года защищал Москву, что немцы там потерпели сокрушительное поражение и Сталин, как Верховный главнокомандующий, по-прежнему находится в столице. Затем врач «заморозила» мой зуб и легко, без боли, вытащила его. Она сказала, что надо поставить пломбы на два зуба, которые скоро могли заболеть. Она написала об этом записку для руководства инфекционной больницы.