– Ты не плач. Я прошу тебя. Только не плач! Ты же знаешь, он не нужен тебе. Ты же знаешь я в тебе. Ты же знаешь все бред. Ты же знаешь, нас нет…

Крепкие тонкие руки обвили мою шею, и теплые горькие слезы Силы закапали на мои плечи. Так плакала бы я, будь у меня душа, будь во мне еще хоть что-то живое.

Волна то ли разочарования, то ли облегчения накатила на меня словно ледяной шквал. Все.

Мы медленно поднялись с пола, хватая тонкие грязные шприцы, неряшливо порылись в валявшейся рядом сумке, наполнили их и больше уже никогда не вспоминали тебя.

Мир стал таким, как и прежде оранжевым, зеленым, желтым, бурым и голубым, местами кроваво красным, а иногда, угольно черным. Людские глаза были открыты широко и с усилием искали нас там, где нас уже давно не было. Взявшись за руки, мы с чемоданами их ссохшихся душ смело шагали туда, где никто из них не был и не будет никогда.

Никто не любит быть убитым целиком. Все любят дышать прекрасным воздухом и полниться счастьем. Так любили и мы. Любили небо. А под утро вяли, как цветы.

Сложно устоять перед всем, что так доступно тем, кто ничего не боится. Хотелось ходить голыми, кричать, убивать и смеяться.

Сила оставался красивым, будучи таким жутким.

В этот же день мы пригласили к себе девочку, лет двадцати. По правде говоря, она давно надоедала, все время писала и звонила. Она доверчиво таращила на нас свои наивные глаза, а меня смешило до жути ее дурацкое лицо и нелепый наряд. И еще смешнее было, когда Сила раз за разом ударял ее куда-то в живот. Она прямо как тряпичная кукла, загибалась и скрипела как старая дверь.

Мне пришла мысль, что нужно смазать ее. Мы взяли много масла и намазали ее всю, однако к нашему величайшему удивлению, при ударах она наипротивнейше продолжала скрипеть. Как странно!

– Сила, она неисправна. Мы должны сжечь ее.

– да, ты права.

Мы взяли ее, а она плакала.

– Сила, скажи. Разве двери плачут? Она пытается нас обмануть. Двери ведь не плачут.

– думаю, ей не хватает гвоздя.

Но она стала скрипеть еще противнее. Еще никогда я не видела такой плохой, разваливающейся двери. Надо же, как не повезло.

Сила предложил выкинуть ее на помойку, я утвердительно кивнула.

Вчерашний вечер казался сном. Только залитые кровью полы напомнили о том, что для нас давно нет разделения на людей и предметы, есть только то, что мы хотим видеть.

– Сила, ведь это была не дверь.

– Нет.

– Хотя какая разница.

Мы рассмеялись.

Новое утро началось смехом Силы. Растерев глаза докрасна, я проснулась, и увидела его играющимся с белым маленьким котенком. Было странно наблюдать, как этот костюм человеческой плоти играл с живым комком жизни. Казалось, что тело играет со своей душой.

– Где ты вял его? – спросила я, – состроив недовольную гримасу.

– Купил. Тебе, вместо него, чтобы ты не расстраивалась.

Я улыбнулась.

Вечером мы отправились в очередной клуб.

На мне ярко-желтое гипюровое платье с черными лентами, едва прикрывающее тонкие бедра и нелепо болтающееся на безмерно худой талии. Я словно восковой манекен на выставке уродов, только с сияющими, как два больших фонаря, глазами. Сила в черном узком костюме, словно католический пастор, с выражением лица, как будто он безвозвратно и навсегда утратил свою паству.

Мы вместе весьма изысканное зрелище. Улыбающиеся, смелые, входим в клуб. В свете прожекторов и ламп, возможно, нас даже можно было спутать с живыми.

Лед прозрачной мути на дне бокала, пузырьки игривого шампанского и грубая горечь текилы, затем сонм разноцветных фигурок, снежного порошка и терпкой, вдыхаемой дряни.

Мое нелепое тело в самом центре танцпола, ласкаемое тысячью рук. Как же я люблю это приторное безумие, охватывающее меня в такие минуты. Сквозящая боль, забытая сладость живого тепла насквозь пропитывает больные сном вены, хочется громко кричать, а может даже стонать, пока не умрешь в этом исступлении жизни, в этом потоке чужеродного дыхания.

Боль пережитых прикосновений словно шрамы, жжет тело, удовольствие позволить себе вновь и вновь умирать несравнимо ни с чем. Хаос голосов, сплетение мимолетных звуков, звериных рыков и ангельских песнопений. В бешеном ритме стучащих вокруг сердец, забываешь о том, что свое давно не бьется. Дешевые отзвуки чужих страстей, пульс увядающих жизней, цокот отслаивающих душ все это придавало некий шарм все происходящему. Я кружилась, кружилась и кружилась.

Каждый раз, когда идет дождь, я чувствую себя по-настоящему грустной.

Печаль обволакивает мое нутро, полое, пустое, заполняет собой как воздух легкие здорового человека. Память обнажила клыки. Я вспоминаю наш смех, звучащий в унисон, свои слезы и твою теплую как черный чай улыбку. Неведомым волшебством ты рассыпаешься где-то в районе моей груди, что-то ищешь, лучась игривым солнцем, но там где бродит твой дух, больше нет ничего. Нет ни краев, ни дна упавшей надежде, нет ни снов, ни яркой были, ни цветущих обманов, а главное, там нет меня.

Скрюченный силуэт на старом кресле, тщетно пытаюсь, согреться теплым одеялом – не выходит. Может не стоит все это того.

В моих ногах спит Сила. Мертвенно бледный, спокойный, ускользающий словно время. Его можно назвать невозвратимым. Вот секунда и ты говоришь с ним, вот вторая и это уже не он. Нельзя сказать какой он, Сила. Можно только понять, что он живет где-то внутри меня.

Его ровное дыхание заставляет прислушаться, если закрыть глаза можно подумать что ты попал в сон маленького ребенка, в его волшебный мир грез. Мир, в котором нет добра и зла, болезней и смерти. Как же лжив человеческий слух, если способен питать нас такой иллюзией.

Если присмотреться к его лицу, можно увидеть мягкое покрывало усталости, плотно уплетающую ноги лозу боли и коварную болезненность, но все это лишь обман глупых глаз, пресловутого зрения. Внутри него яркая жизнь, сочный бутон мечты и удовольствия, неиссякаемый источник радости и презрения к тому, что так отчетливо видишь ты. Как же лживы человеческие глаза, как же слепы те, кто им доверяет.

Провести рукой по его голове, тонким, черным волосам, пальцы чувствуют жесткость. Провести по усталой коже, пальцы, словно по крыльям небесного ангела. Как же глупы те, кто не знают силы прикосновений.

Много дней прошло с тех пор как я и Сила коснулись друг друга и боль этого прикосновения все так же жива. Она холодной змеей обвивает тонкие вены, дрожащим, словно старинный бубен, языком