которых живут люди. Они любят свои дома, ремонтируют их, чинят, они ведут неустанную гонку со временем, упрямо демонстрируя ему, что любовь нельзя победить. Мой дом улыбался кривой трещиной потолка, оголял тысячи узоров на стенах, скрипел досками тлеющего пола. Если идти по нему неосторожно, то он вмиг провалится, и вы окажитесь ниже на этаж. И удивительно, и странно, но там есть уголок совершенно как будто не тронутый временем, если не считать паутину и пыль. В углу возле окна огромный мольберт с забытой картиной. На ней ребенок, улыбающийся, светлый. Картина не дорисована: один глаз играет светом, чарует чистым голубым цветом, другой все еще просто набросок чьей-то руки, бесцветный. Лицо, несмотря на это так прекрасно, что заставляет любоваться им часами. Мечтать о нем. Кто знает, может быть, он мог быть сыном. Тем чудом, которого так долго ждут и так отчаиваются не дождавшись. А может это чьи-то воспоминания о детстве. Кроме завитков есть в жизни и то, к чему так прикипела душа. То к чему, несмотря на время вновь и вновь возвращается наше сердце. Только время, насмешливо склонив голову, тикает часами, ударяя по вискам, и безмолвно повторяет, что ничего нельзя вернуть. И переживая счастье прошлого вновь и вновь, чувствуешь горестную потерю какой-то своей части. От которой остаются лишь пылинки. Как в старом доме. Когда луч солнца проникает сквозь грязные окна, они серебрятся в нем бесценные и неуловимые. Скрипит пол от чьих-то шагов, шире и шире становится счастливая улыбка, но все так же никто не находит здесь своего приюта.

Я улыбаюсь. Улыбаюсь так, потому что я такая же как и все. Мои завитки уже почти стерлись, цветы потускнели, и сердце неустанно возвращает к моментам, которые нельзя забыть. Среди тысячи домов, мой дом, опустелый и старый, прогнивший и кривой, но все-таки дом. Дом, в котором должны жить, но ныне старый почерневший дом, полный призраков прошлого. Может поэтому в уголках у моих губ, прямо под улыбкой повисли тени. Я буду улыбаться и дальше, потому что знаю: перед временем равны все, оно не уступает и не дает вторых шансов. Смотря сейчас на все то, что я прошла, я понимаю, что рознит меня со всеми этими людьми в толпе. Я послала время к черту. Я больше не обращаюсь к нему на «вы», не молю его, не стараюсь замедлить его ход, я улыбаюсь ему. Не страшно принять все то, чему ты сам являешься хозяином и не важно, что это: завитки ли или цветы. Мир не делится на плохое и хорошее, времени плевать на сожаления и слезы. Оно ни смотря, ни на что продолжает идти, отделяя нас от самих себя с каждой минутой все сильнее и сильнее. Я сознаю теперь, что через каждую минуту или быть может даже секунду, я это уже не тот человек что был и больше не стану прежней. И поэтому тоже я выбрала улыбку. Мое время скоро закончится, как и у других, только я не буду вопить, топать ногами, я буду смеяться. Пусть время примет меня такой же как и все, разрываясь от негодования что я принимаю его таким какое оно есть, не требуя от него замереть или вернуть меня в прошлое. Время, я люблю тебя.

Глава 24

Бог.

Прошу тебя, прекращай мне сниться. Иначе снова безумное горе твоих глаз заполнит мою пустоту. Мне не хочется чтобы ты снова был здесь, но откуда-то ты снова травишь остатки моей души, сжигаешь мой кислород. По ночам я все так же вижу твои глаза. Только они больше ничего не значат. Так хочется расколоть свою голову. На куски.

Во что ты превратил мою жизнь? Я не могу больше думать, я больше не могу быть собой, внутренне я тихо презираю все то, что так когда-то любил ты во мне. Ни волосы, ни тело, больше не такие, какими ты их знал, не такие, какими ты их любил. Поэтому, наверное, глядя в зеркало, я не нахожу там себя. Оттуда смотрит на меня кто-то другой, кто-то чужой, я же – навсегда исчезнувший с этой планеты человек. Холодные, напуганные, мертвые не мои глаза. Поэтому, наверное, они так болят, болят по вечерам, так что хочется их вынуть. Я не могу слушать ничего долго. Звуки режут мой слух, словно тонкие лезвия идут по моим перепонкам и уходят прямо в голову. Ты мешаешь мне слушать, весь мир превратился для меня в скопище гнилых, подвальных бряцаний.

Во что ты превратил меня?

Смотреть на свои руки. Выше моих сил. Когда-то ты держал меня за эти руки. Когда-то эти руки знали твои, а теперь эти руки не знают ничего. Ничего, кроме того, что они больше не мои. Больше ничьи. Больно смотреть на вены и жилы, на кожу и пальцы. Они светятся своей бледной тонкостью, освещая своей тенью мою пустоту.

Страх наполняет меня. Все зеркала замешаны. Ненавижу зеркала. Они заставляют посмотреть на свои страхи. Я не знаю чего боюсь, но в зеркале меня ждет только ужас. А кого из нас не ждет ужас зеркала, которое как будто поглощает душу? Холодная гладь, но стоит подойти и она принимает твою форму, будто крадет то, чем ты являешься. Будто бы говорит с тобой. И ты слышишь, что оно все знает о тебе, о твоей жизни, словно проникает внутрь. От зеркала не скроешь ничего. Беспричинно тоска селилась в каждого, кто хоть когда-то надолго засматривался туда. Оно не отпускает. Кажется, оно может выдать все твои тайны в два счета.

Когда Сила смотрит в зеркало, он каменеет. Кажется, он пропадает из этого мира. После, он уже не будет прежним. Зеркало – обиталище умерших душ, прошлого, не сбывшихся ветров, сомнений, горя, чьих-то грехов.

Больше никогда не хочу смотреть туда. Нет.

Если бы вместе, бог, если бы вместе. Ты знаешь, все бы было не так. Ты знаешь, что если бы ты не оставил меня, я бы знала – ты есть. Но теперь, я пообещала, что небо не мой удел.

Доброе утро, мир, я проснулась. Проснулась, чтобы доказать, что небо не мой предел, чтобы вы все знали, что нет ничего, ничего, кроме моей беспредельно пустоты, чтобы вы просто знали, чтобы на ваших лицах, и на твоём, бог, калёным железом отпечаталась моя боль.

Слабая, безверная, продажная, пустая. Истребить меня уже нельзя.

Бог, прости.