у сборной из трех мальчиков первого отряда и двух вожатых. Зрелище было незабываемое. Наши миниатюрные Иринки не давали шансов противникам: умело лавируя между ребятами, они быстро перемещались по полю, артистично и четко отбивая мяч от земли, перекидывали его друг дружке, умудряясь с середины поля попасть в корзину противника. Здоровенные парни растерянно метались по полю, пытаясь перехватить мяч, но увы! Матч завершился потрясающей победой девчонок со счетом 12:2. Это был триумф! Мы ликовали и по праву гордились нашими Иринками и нашим отрядом.

Радостные, возбужденные и изрядно проголодавшиеся, мы, услышав веселые призывы горна, помчались гурьбой в столовую на обед, не дождавшись Тамарочку и Свету.

Когда мы шумной толпой ввалились в столовую, столы были уже накрыты. Как обычно, на каждом столе стояла кастрюля с дымящимся супом, были расставлены тарелки со вторым блюдом и с хлебом и граненые стаканы с компотом. В этот день на первое приготовили борщ, а на второе картофельное пюре с котлетой. Пахло все это головокружительно прекрасно.

Мы принялись половником разливать ароматный борщ по тарелкам, мальчишки первым делом схватили компот, и вдруг в дверях появилась разъяренная Тамарочка с истерическими криками:

— Это что за безобразие?! Как вы посмели без старших прийти на обед, не построившись, без речовки?! И руки, наверное, не помыли! Быстро все вышли из столовой! Возвращайтесь в корпус, постройтесь парами и с речовкой идите в столовую!

Мы какое-то время по инерции продолжали разливать борщ. Радостное возбуждение постепенно начало пропадать с наших лиц, но мы еще надеялись, что она прокричится и оставит нас в покое. Но Тамарочка продолжала, с каждым словом раздражаясь все сильнее:

— Вы что, оглохли все? Не слышите, что я вам говорю? Быстро все вон из столовой! Во-о-он!!!

Ребята из других отрядов, сидевшие за соседними столами, затихли, перестали жевать и напряженно следили за развивающейся ситуацией.

Меня охватило острое чувство возмущения и обиды, как будто меня по лицу ударили. Как она может так с нами разговаривать? Вместо того чтобы порадоваться нашим успехам, она испортила нам праздник!

— Уходим! — громко сказала я. — Но возвращаться не будем!

Я решительно направилась к выходу. Эмоции захлестнули меня настолько, что, если бы передо мной стояла стена, я снесла бы ее, не заметив. Весь отряд, оставив свои тарелки и стаканы, растерянно один за другим пошел за мной к выходу. Кто-то еще пытался отпить компота или откусить кусочек хлеба, но, видя, что все уходят, тоже бросил еду и пошел.

— Мы не должны этого терпеть. С нами так нельзя. Мы не стадо баранов, а взрослые люди, заслуживающие уважения! — жестко и уверенно проговорила я, повернувшись к ребятам. — Лично я объявляю голодовку, пусть Тамарочка подавится нашим обедом! Кто со мной? — спросила я, окинув пристальным взглядом всех присутствующих.

К моему удивлению, весь отряд, все двадцать девять человек, согласились объявить голодовку. Многие ребята, как и я, были возмущены поведением Тамарочки, но некоторые просто по инерции последовали за большинством.

— Сейчас мы пойдем по палатам, ляжем на кровати и, если кто-то из взрослых станет нас уговаривать, будем молчать, — продолжала я твердым голосом.

— Даже если Света зайдет? — спросила Ира Корабельникова.

— Да, даже если Света, даже если начальник лагеря, будем молчать как рыбы.

— Хорошо, договорились, — наперебой ответили ребята.

— И на полдник тоже не пойдем, и на ужин, — не прекращала я свою агитацию.

Ребята, захваченные переполнявшими всех эмоциями, согласились с моим решением.

Горячо обсуждая сложившуюся ситуацию, мы гурьбой дошли до нашего корпуса, разошлись по палатам и улеглись прямо на свои аккуратно заправленные кровати. Вскоре мы услышали приближающиеся нервно-торопливые шаги. В комнату ворвалась Тамарочка.

— Это еще что такое? Что вы все улеглись? Тихий час еще не наступил. И почему в одежде и прямо на прибранные постели? — гневно выкрикивала она.

Мы лежали с каменными лицами, в воздухе повисло напряженное молчание.

— Быстренько все встали и в столовую, еда остывает. Повара для вас старались, а вы тут решили забастовку устроить! Надо уважать труд старших!

Мы продолжали лежать не шелохнувшись, не издавая ни звука.

— Молчать решили? Сейчас я директора лагеря позову, он с вами разберется! — строго сказала воспитательница и вышла из палаты, громко хлопнув дверью.

По звуку шагов мы поняли, что она направилась в палату к мальчишкам, где тоже что-то громко говорила, а потом услышали такой же громкий хлопок двери.

После визита нашей надзирательницы мы окончательно укрепились в правильности своего решения.

Вскоре дверь в нашу палату тихонечко приоткрылась и вошла Светлана.

— Девчонки, вы такой переполох устроили. Все бегают и не понимают, что делать. Может, вы вернетесь в столовую? Есть-то, наверное, хотите?

— Нет, Светлана, мы не пойдем, и не пытайтесь нас уговаривать, мы приняли решение ни с кем не обсуждать эту тему, даже с вами, — спокойным голосом сказала я.

— Ну, может, все-таки вы подумаете? Обед вас ждет, никто пока не убирал его со столов.

Мы ничего не ответили, и Света поняла, что дальнейшие переговоры бессмысленны.

Потом приходил начальник лагеря Олег Иванович. Хороший, душевный человек, он много лет руководил нашим лагерем, и те, кто ездил сюда не первый год, прекрасно его знали. Он не ругал нас, а искренне пытался уговорить пойти на обед. Мы слушали его молча. Когда его красноречие иссякло, он махнул рукой и вышел.

Наступило время тихого часа, и взрослые, окончательно поняв, что на обед мы не придем, оставили нас в покое.

Спать никому не хотелось. А потом кто-то из девочек начал тихо скулить, что очень есть хочется.

Я вдруг почувствовала ответственность за всех — ведь я это все затеяла, и значит, мне надо было как-то поддержать девчонок.

— Ничего страшного не случится, если мы немного поголодаем. Может быть, Тамарочка поймет, что была не права, что нельзя с нами так обращаться? Помните, как во время революции политические заключенные объявляли голодовку и добивались удовлетворения своих требований? Мы тоже должны постоять за себя. Давайте лучше песни петь потихоньку, так мы отвлечемся от мыслей про еду, — сказала я и приглушенным голосом начала петь нашу любимую «Бригантину»:

— Надоело говорить и спорить

И любить усталые глаза.

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина подымает паруса…

Девчонки подхватили, также вполголоса. Звучало это торжественно и строго, как на собрании революционеров в подполье.

Потом мы пели песни Высоцкого — «О друге» и «Вершину», Окуджавы — «Возьмемся за руки друзья», Визбора — «Люди идут по свету» — и что-то еще в таком духе.

Но песни закончились, а тихий час — еще нет. Тогда