Хотя с момента нашего приезда на остров Корфу я знал, что здесь ослов полно, – собственно, сельскохозяйственная отрасль зависела от них, – по-настоящему я об этом задумался только на свадьбе Катерины. Многие ослы тогда пришли со своим потомством, в том числе нескольких дней от роду. Я был очарован их узловатыми коленями, длинными ушами и шаткой, неуверенной походкой и тогда же для себя решил: во что бы то ни стало обзаведусь собственным осликом.

Пытаясь уговорить мать, я ей объяснял, что с осликом, который повезет меня и мое снаряжение, я смогу покрывать большие расстояния. Почему бы ей не сделать мне такой подарок на Рождество? Во-первых, потому что они дорого стоят, отвечала она, а во-вторых, в это время не бывает детенышей. Если они такие дорогие, возражал я, пускай это будет мне подарок и на Рождество, и на день рождения. Ради ослика я охотно откажусь от других подарков. Я подумаю, отвечала она, но по своему горькому опыту я знал, что она об этом забудет, быстро и безоговорочно. Мой день рождения приближался, и я снова высказал свои доводы в пользу ослика. А мать снова повторила, что она подумает.

И вот однажды Костас, брат работавшей у нас служанки, появился в нашем маленьком саду, неся на плечах связку бамбуковых палок. Весело насвистывая, он выкопал в земле ямки и вставил в них палки, образовавшие квадрат. Наблюдая за ним из кустов фуксий, я спросил себя, что это он задумал. Я свистом подозвал Роджера, и мы подошли поближе.

– Я строю дом для вашей матери, – объяснил мне Костас.

Я был совершенно сбит с толку. Зачем моей матери понадобился бамбуковый домик? Может, она решила спать на воздухе? Вряд ли. Зачем, спросил я у Костаса, ей понадобился бамбуковый домик?

Он поглядел на меня с каменным лицом и пожал плечами.

– Откуда мне знать? Возможно, она хочет в нем хранить саженцы или сладкий картофель на зиму.

Тоже сомнительно. Я еще полчаса понаблюдал за работой Костаса, а когда мне это надоело, мы с Роджером отправились на прогулку.

К следующему дню остов бамбуковой хижины был готов, и теперь Костас, вплетая камыши, основательно строил будущие стены и крышу. Еще через день все было закончено, а результат вызывал в памяти строительные потуги Робинзона Крузо. Когда я спросил у матери о назначении этого домика, мне было сказано, что она пока не знает, но думает, что он пригодится. Пришлось мне удовлетвориться столь туманным ответом.

Накануне моего дня рождения все повели себя эксцентричнее обычного. Ларри по известной лишь ему причине расхаживал по дому с криками «Галопом!» и «Ату!», но, поскольку к подобным причудам мы давно привыкли, я пропускал это мимо ушей.

Марго шныряла с загадочными свертками под мышкой. Один раз мы с ней столкнулись в прихожей, и я с удивлением обнаружил, что она несет кучу разноцветных украшений, оставшихся после Рождества. При виде меня Марго взвизгнула от неожиданности и умчалась в спальню с таким виноватым и хитрым выражением лица, что я застыл с открытым ртом.

Даже Лесли и Спиро, казалось, заразились некой болезнью: они то и дело уединялись в уголках сада, а из долетавших до меня фраз решительно невозможно было ничего понять.

– На заднее сиденье, – склабился Спиро. – Господь мой свидетель, мистер Лесли, я такое уже проделывать.

– Ну, Спиро, если вы так уверены. – В голосе Лесли звучали нотки сомнения. – Нам только сломанных ног не хватало.

Тут он заметил, что я откровенно подслушиваю, и с раздражением спросил, какого черта я сую нос в чужие разговоры. Не лучше ли мне пойти и сигануть с ближайшей скалы? Поняв, что на дружелюбие домашних сегодня рассчитывать не приходится, я увлек Роджера в оливковую рощу, где мы с ним до вечера безуспешно пытались поймать зеленых ящериц.

Вечером, стоило мне только юркнуть в постель и погасить свет, как из оливковой рощи донеслось буйное пение, сопровождаемое взрывами смеха. Когда весь этот шум приблизился, я различил голоса Лесли и Ларри, а также Спиро, и каждый, похоже, тянул свою песню. Видимо, они где-то хорошо отметили. Из шарканья тапочек в коридоре и негодующего перешептывания я заключил, что Марго и мать сделали такой же вывод.

Эта троица вломилась в дом, истерически гогоча над какой-то шуткой Ларри, а женщины принялись их яростно зашикивать.

– Тише вы! – сказала мать. – Джерри разбудите. Что вы пили?

– Вино, – с достоинством ответил Ларри. И при этом икнул.

– Вино, – подтвердил Лесли. – А еще мы танцевали, и Спиро танцевал, и я танцевал, и Ларри танцевал. Сначала Спиро танцевал, потом Ларри танцевал, потом я танцевал…

– Идите-ка вы спать, – предложила она.

– Потом Спиро опять танцевал, и Ларри танцевал…

– Ну все, дорогой, хватит, – сказала мать. – Ради бога, ложитесь уже в постель. Спиро, зачем вы им позволили столько пить?

– Спиро танцевал, – на всякий случай уточнил Лесли.

– Я его уложу, – сказал Ларри. – Я единственный трезвый человек из всей компании.

Раздались шаги – это братья в обнимку затопали по коридору.

– Я сейчас с тобой танцую, – объявил Лесли, и вот уже Ларри утащил его в спальню.

– Вы меня простить, миссис Даррелл. – Спиро от вина несколько охрип. – Я их остановить, но не могу.

– А вы его достали? – спросила Марго.

– Да, мисс. Вы не беспокойся. Он сейчас у Костаса.

Через какое-то время Спиро ушел, и женщины отправились спать. Для меня финал был таким же загадочным, как весь этот непонятный день. Я лежал в темноте, гадая, что за подарки ждут меня завтра, и незаметно провалился в сон.

Утром, проснувшись, я не сразу сообразил, чем нынешний день примечателен, но потом вспомнил. Мой день рождения. Я лежал, ощущая себя пупом земли: все будут дарить мне подарки и вынужденно выполнять мои разумные пожелания. Я уже собирался встать с кровати и пойти смотреть презенты, когда из прихожей донеслась какая-то непонятная возня.

– Держи его за голову. За голову, говорю, держи! – воскликнул Лесли.

– Осторожнее! Гирлянды! – взвыла Марго.

– Да черт с ними, с гирляндами. Голову держи! – гнул свое Лесли.

– Дорогие, не ссорьтесь, – вмешалась мать.

– Господи, – с отвращением сказал Ларри. – Весь пол в какашках.

Эта загадочная перебранка сопровождалась странным цоканьем, как если бы кто-то постукивал по плитняку шариком для пинг-понга. Что, черт возьми, там происходит? В такое время все обычно валяются, полусонные, с затуманенными глазами, в постели и нашаривают на тумбочке чашку с утренним чаем. Я сел на кровати и уже собирался спуститься в прихожую, чтобы принять участие в общем веселье, но тут дверь в мою спальню распахнулась, и я увидел ослика, украшенного цветными бумажными фестонами, рождественскими гирляндами и тремя огромными перьями, аккуратно закрепленными между длинных ушей. Он галопом процокал в комнату, а Лесли, решительно державший его за хвост, выкрикивал: