– И так каждую ночь? – спросил Гиз.

– Да… Иногда чуть тише, а иногда бушует так, что кажется, будто дом вот-вот развалится.

– Как он выбрался на свободу? Ход в подпол заколочен по-прежнему, я видел.

– Не знаю. Наверное, там есть еще выход. Из подпола прямо на улицу. Видимо, он нашел его и выбрался.

– Уже мертвый.

– У живого не хватило бы сил.

– Наверное, туда он и возвращается каждое утро. Там и надо его искать.

– Я не знаю. Охотник здесь ты.

– А ты – человек, к которому рвется мертвяк. Почему? Ты можешь объяснить?

– Я же все тебе рассказала. Неужели ты не понял?

– И что я должен был понять?

– Но это же ясно! Он хочет мне отомстить…

Гиз посмотрел в глаза Диле, пытаясь понять, насколько искренни ее слова, верит ли она сама в это. Покачал головой:

– Ты ошибаешься. Мертвецы ничего не хотят, и уж тем более они не помышляют о мести. Так что если тебе действительно кто-то хочет отомстить, то искать его надо среди живых.

– Что ты хочешь сказать? – нахмурилась Дила.

– Лишь то, что ты слышала… Мертвяка к твоему дому гонит какая-то внешняя сила… Сила некроманта…

Дила, широко распахнув глаза, долго смотрела в суровое лицо охотника. Потом содрогнулась, опустила голову, спросила:

– И кто же он?

– Я не знаю, – ответил Гиз. – Некромант и сам может не подозревать о своей способности поднимать мертвых. Но я почти уверен, что сейчас он находится в этом доме.

– И это могу быть я? – чуть слышно шепнула Дила.

– Да, – ответил Гиз.

Женщина покачнулась:

– И что же мне делать?

– Решай сама… Я не знаю, что тебе посоветовать. Мое дело – убивать мертвых…

Они сидели вместе. Соприкасались спинами. Молчали.

Время шло, а они не двигались.

Гиз держал меч на коленях. Дила не выпускала из рук светильник.

Вокруг них, совсем рядом – под окнами дома, за крепкими стенами – бродил их общий враг, обмотанный ремнями и проволокой. Острые зазубренные крючья глубоко вонзились в его тело, но он не ощущал боли.

Им двигало лишь одно чувство – желание попасть домой. Там была еда, а он был голоден. Но не ради еды стремился он в дом.

Просто кто-то очень хотел, чтобы он вернулся.

Мертвяк затих…

Они не сразу заметили это. А когда заметили, то уже не могли сказать, как давно не слышат его шагов и звона бубенчиков. Вытянув шеи, стиснув кулаки, они напряженно вслушиваясь в непривычную тишину. Ждали, что вот-вот мертвяк даст о себе знать…

И вдруг где-то стукнула дверь.

Гиз мгновенно вскочил, перехватил меч. Дила вздрогнула так сильно, что стеклянный колпак светильника съехал набок.

– Слышала? – Охотник повернулся к хозяйке. Она лишь просипела что-то.

– Где это? – Гиз выхватил светильник из ее руки, поднял его повыше.

Дила, округлив полные ужаса глаза, помотала головой, давая понять, что не знает.

– Ты же запирала за мной дверь! Я помню. Есть еще какой-нибудь вход? Со двора! Конечно, есть!

Женщина кивнула.

– Ты забыла его запереть?

– Нет… – Дила обрела голос. – Там тоже все закрыто.

– Тогда где?

– Я не знаю…

За дверью послышались частые шлепки шагов. Они приближались, становились все громче, все звонче.

Гиз занес клинок над головой, уже представляя, куда нанесет первый удар.

Дверь хлопнула, распахнулась. Дернулся огонек светильника. И звенящий детский голос, пронзительный, сильный, неожиданный, едва не сбил охотника с ног:

– Мама! Мама! Симу опять плохо! Нам страшно!

На свет выбежала крохотная растрепанная девчушка в ночной рубашке, волочащейся по полу. Сперва она увидела Гиза, не узнала его, испугалась, остолбенела. Только потом заметила Дилу, бросилась к ней:

– Мама! Сим опять плачет!

Охотник опустил меч, с ужасом представляя, что случилось бы, если б девочка вбежала в горницу молча.

Он разрубил бы ее от левой ключицы до пояса. Рассек бы на неравные половины. В одно мгновение превратил бы живого человека – ребенка! – в два куска мяса и лужу крови…

Руки охотника задрожали. Закружилась голова. Заколотилось, разгоняясь, сердце. Холодная испарина выступила на лбу, а мгновенно взмокшая спина вся покрылась мурашками.

– Это ты, Лоя… – Дила обняла девочку, крепко прижала к себе. – Ну и напугала же ты нас, дочка.

– Мама! Симу плохо! Пойдем скорей!

– Нам надо идти, охотник. – Женщина встала, подняв дочурку, повернулась к Гизу.

– Я с вами, – сказал Гиз, надеясь, что хозяйка не замечает, что с ним сейчас творится. – Мне давно уже надо было прогуляться.

За печкой было тесно и довольно уютно. В узкой длинной нише между печным боком и бревенчатой стеной кое-как уместились несколько полок и сбитый из досок лежак. Здесь висели связки лука и чеснока, пучки зверобоя, крапивы и ромашки, тугие мешочки с семенами. Здесь на полу лежали сухие сосновые поленья и свитки бересты для растопки.

Гиз вспомнил, что в детстве ему нравились такие вот маленькие закутки; они – словно дом в доме, потайные убежища, в которых можно делать все, что угодно.

Наверняка, дети любили это место за печкой…

– И часто он так себя ведет? – спросил Гиз, глядя на младшего сына Дилы, который, выгнувшись дугой, раскачивался, размахивал руками и, захлебываясь слезами и слюной, мычал что-то непонятное, нечленораздельное.

Ответила Лоя, дочка Дилы. Вместе со старшим братом она стояла возле охотника и смотрела, как мать пытается успокоить мечущегося Сима.

– Каждую ночь.

– Это ведь с ним недавно?

– Вот уже несколько дней, – ответил старший сын Дилы. Гиз попытался вспомнить, как его зовут, но не смог.

– С того дня, как пропал ваш отец?

– Да, наверное.

– Он сильно скучает?

– Да… – ответила девочка. Он хотела добавить что-то еще, но тут Дила резко к ним повернулась и закричала:

– Он же испуган! Он совсем маленький! И ничего не понимает! Чего вы от него хотите?!

– Я просто спросил, – сразу же отступил Гиз. – Не буду вам мешать, лучше вернусь в горницу.

– А можно и мы с вами? – спросил старший сын Дилы.