Он еще долго увещевал ее, злясь на себя, что говорит пошлости. Пойми, это же глупо – в 75 лет вести своего ребенка за ручку в первый класс. И потом, мы ведь даже не жили вместе, а в быту я совсем не подарок, начнутся ссоры, неизвестно, чем все закончится. Да и стоит ли тебе рисковать здоровьем, поздновато ведь для первых родов, в наших роддомах есть даже слово такое противное: старородящая.

Она ничего не отвечала, и он кожей чувствовал, что с каждой минутой нравится ей все меньше и меньше. Поймал себя на мысли: вот и хорошо, так ей будет легче.

Холодно простились и уже не виделись до его отлета в Москву. Еще недавно они дня не могли прожить без перезвона и переписки. Теперь наступила тишина. Месяц, два, три месяца тишины. Ему казалось, что календарь отсчитывает срок беременности. А может, она все же избавилась от ребенка. Если этот ребенок вообще был. Кто ж знает.

Он все чаще ловил себя на том, что скучает по ней и все время ждет ее звонка. Первым звонить не хотел, это означало бы, что он согласен на ее негласные условия. Иногда думал: а что, черт побери, меня остановило? Ну, был бы ребенок; говорят, поздние дети продлевают жизнь. Денег, чтобы его поднять, хватило бы. И повел бы в первый класс не стыдливо, а с гордо поднятым носом – да, я отец, а не дед и не прадед, можете утереться. И с ней все могло бы сложиться, забрал бы ее в Москву или сам переехал бы в Германию.

Но во Франкфурте он бывал все реже, а когда прилетал, не ходил в те места, где мог встретить ее. Шансы пересечься были мизерны, их связывали всего двое общих знакомых. Но с одним из них он случайно столкнулся и все узнал.

Спустя четыре месяца после их расставания у нее был выкидыш. Выглядела ужасно, долго приходила в норму. Сейчас повеселела. Работает там же, живет там же.

Вот все и устроилось, неизвестность больше не тяготила. Он попробовал обрадоваться, но вышло иначе – толстой иглой вонзилась тоска. Он впервые понял, что в его жизни ее не будет никогда. Она не простит. Случается, что мужчина по-любому виноват, просто виноват и все, никакая логика не докажет обратное, и теперь с этим придется как-то жить.

Редко кому удается до неузнаваемости, до полной противоположности изменить собственную натуру. Это вам не смена пола, тут приходится резать самого себя без наркоза, собрав в кулак силу духа и силу воли. Так вот, наш герой Тимур Тимофеевич поменял себя даже не единожды, а дважды. Сейчас узнаете, на что способен человек, стремящийся к совершенству.

Он был воспитан в добродетельной семье, и родители плотно уложили в его черепную коробку высокие нравственные идеалы. Те, что изложены в христианских заповедях (не кради, не лжесвидетельствуй, не пожелай дома ближнего своего, ни жены его, ни раба его, ни вола его) и в моральном кодексе строителя коммунизма (непримиримость к несправедливости, нечестности, карьеризму, стяжательству). И Тимур сызмальства верил, что всего добьется, если вырастет порядочным, приличным человеком. Ему очень нравились эти слова: приличный – значит, при лице; порядочный – соблюдающий порядок. А слитно – лицо в порядке.

С тем он и ступил на тропу жизни. Однако где-то в средних классах средней школы программа дала сбой. Девочки, которых должны были восхищать его надежность и душевность, отдавали предпочтение плохим мальчикам. Дружки, которые не могли не оценить его преданность и верность, возили на нем воду и разводили на деньги. Учителя, ставившие в пример его усидчивость и аккуратность, назначили новых фаворитов с крутыми папами. Тимур пожаловался родителям, но те объяснили, что сыну ниспослано испытание, которое нужно пройти, а потом явится высшая справедливость и воздаст каждому по заслугам.

Но справедливость, похоже, застряла в пробке. Во всяком случае, ни в строительном институте, где Тимур выучился на инженера-проектировщика, ни в Сельхозпроекте, где протирал штаны за кульманом, ничто не подтверждало превосходства порядочного молодого человека над морально нестойким окружением. Сослуживцы подсиживали, стучали, чморили и даже слепили из его имени-отчества – Тимур Тимофеевич – клоунскую кличку Тим-Тим, которая так и прилипла на всю последующую жизнь. Начальство, которому из нравственных соображений он не лизал зад и не бегал за водкой, держало его на младших должностях и унизительной зарплате.

Короче, тридцатилетие Тим-Тим встретил лузером. Лицо сохранил в порядке, зато в жизни его царил полный бедлам. Вот куда завели оторванные от действительности заповеди. Простая логика подвела к выводу: если достойного по всем статьям человека не оценили, оставаться таковым нет никакого смысла, а потому хочешь-не хочешь, а надо измениться. Скроить из себя существо низшего порядка, проще говоря – гада ползучего. А там поглядим.

Судьбоносное решение счастливо совпало с возникновением новой страны на месте развалившейся. Тим-Тим сменил место работы и примкнул к освященному новой властью фермерскому движению. С опытом и связями, наработанными на сельских стройках, пришелся ко двору и быстро сдружился с мутноватой публикой, варившей новую крестьянскую кашу. Возглавив вскоре одну из вновь созданных отраслевых контор, брал кредиты в ассоциации фермеров, строил производственные цеха и избы нового поколения, потом начал устраивать ярмарки сельхозпродукции и даже развернул сетевую продуктовую торговлю. Пошла игра по-крупному.

И выяснилось, что Тим-Тим вполне может обойтись без всех этих «не укради» и «не пожелай вола ближнего», а также не испытывает непримиримых чувств к несправедливости, нечестности и стяжательству. Поначалу было нелегко, приходилось каждый раз заставлять себя: ну же, сделай гадость, это так просто! Утром и вечером он твердил завет буддистов: притворись тем, кем хочешь стать, и ты им станешь. Духовные практики пошли впрок – он натренировался дурить жадных, но неопытных крестьян, шельмовать с распорядителями фермерской программы, предавать партнеров и брататься с врагами. В Тим-Тиме, как оказалось, скопилось очень много нерастраченного в прежней жизни дерьма, и теперь он щедро раздаривал его людям.

Принимая решения, он всякий раз спрашивал себя, как бы в данном случае поступил порядочный человек, и делал все с точностью до наоборот. Его деловая репутация сводилась к лаконичной формуле: способный, изобретательный, цепкий и невероятно везучий гондон. И говорили о Тим-Тиме знакомыми фразами: он сукин сын, но он наш сукин сын; с такими, как он, обедают, но не ужинают; после рукопожатия проверь, все ли пальцы на месте, – и далее в том же роде.

Все это его не трогало; единственным человеком, чье мнение для Тим-Тима имело значение, был сын, родившийся в одном из нескладных браков. Воспитать его отец не успел, не до того было, да и бывшая жена чинила препятствия. Мальчишка вырос, поступил в институт, и отношения постепенно наладились. Вот тогда-то отец к своему изумлению узнал в сыне себя юного. Похоже, порядочность передалась по наследству.

Почему-то Тим-Тиму было это приятно, хотя он мягко внушал сыну, с которым искал дружбы, что жизнь сложна, не всегда удается сохранить лицо, иногда приходится быть жестким, иначе не добиться цели… Сын слушал молча, бесстрастно, но когда однажды прозвучало: «Вот взять, к примеру, меня», – раскрыл рот: «Да ладно, папа, не гони. Все же знают, что ты подлец».