Но выйти из-под контроля могут не только животные. Кудзу, или пуэрария дольчатая, – вьющееся растение, распространенное в Азии, которое массово завозили в США в 1930-е годы, чтобы решить проблему, о которой мы уже упоминали – проблему пылевых облаков. Власти надеялись, что быстро растущий вьюн поможет укрепить почву и остановить эрозию почв. И кудзу справлялась с этим вполне успешно. К несчастью, не хуже у нее получалось опутывать другие растения, даже деревья, а также дома, машины и вообще все, что попадалось на пути. Она так распространилась на юге США, что о ней даже стали говорить: «вьюн, который съел юг».

Справедливости ради нужно сказать, что кудзу – совсем не демоническое растение наподобие триффида, как рассказывается в некоторых городских легендах. А последние исследования и вовсе установили, что вьюны покрывают меньшую площадь, чем было принято думать. И все же там, где 80 лет назад кудзу не было и в помине, теперь дикие заросли, и это растение входит в официальный правительственный список злостных сорняков. Впрочем, самое время пожалеть кудзу: на назойливое растение нашлась управа в виде назойливого насекомого. Примерно в 2009 году японскому полушаровидному щитнику удалось пересечь Тихий океан. Должно быть, он был весьма обрадован, приземлившись в Атланте и обнаружив, что здесь все заросло кудзу, которую он так любит. В течение трех лет он распространился по трем штатам, поглотив примерно треть всей вьющейся биомассы. Если вы вдруг подумали, что это хорошо, что проблема кудзу решена, спешу предупредить: все не так просто. Щитники также уничтожают урожаи сои, главный источник дохода в некоторых затронутых штатах. Нечаянное решение одной проблемы создало новые сложности.

Наше неистребимое желание поселить новые виды там, где они не имеют права быть, не ограничивается даже имеющимся набором видов: иногда нам удается создать целый новый вид. Именно это произошло в 1956 году, когда бразильский ученый Уорик Эстевам Керр привез из Танзании несколько пчелиных маток, чтобы скрестить их с европейскими пчелами: он рассчитывал, что совокупность особенностей тех и других даст в результате вид, лучше приспособленный к бразильским условиям.

К сожалению, через год генетических экспериментов случилось то, что всегда случается в таких случаях. Хранитель пчел и сотрудник лаборатории в Риу-Клару, города к югу от Сан-Паулу, умаялся. Двадцать шесть африканских пчелиных маток вылетели за пределы лаборатории в сопровождении их личных роев европейских пчел, и все они обосновались в Бразилии. Пчелиные матки стали без особого разбора спариваться со всеми пчелиными особями мужского пола, создав таким образом несколько гибридных веток разных видов. Эти «африканизированные» пчелы стали быстро распространяться по всей Южной Америке, затем Центральной Америке и наконец по США. Они мельче и несут меньше яда, чем те пчелы, что были до них, но они куда агрессивнее обороняют свои ульи и могут жалить до десяти раз. Около тысячи человек погибло от их жал, а потому этих насекомых окрестили «пчелами-убийцами». Что немного несправедливо. Их просто неправильно поняли.

Между тем две истории особенно выделяются на скрижалях истории о том, как люди пытались постигнуть сложность экосистем и осознать, как опасны могут быть последствия нарушения хрупкого равновесия в природе. В разных уголках планеты с разницей в несколько тысячелетий фанатичный диктатор и эксцентричный любитель литературы совершили зеркальные ошибки, которые имели глубокое влияние среду. Ошибки и того, и другого имели одно и ту же причину: они категорически недооценили птиц.

Кампанию Мао Цзедуна по борьбе с сельскохозяйственными вредителями и распространителями болезней (четырех) нужно рассматривать как одну из наиболее катастрофических, но притом успешных инициатив в области здравоохранения. Для достижения ее целей сплотились все слои китайского общества, и им удалось перевыполнить планы политического руководства, что ошеломляет. Реализация половины задач (то есть двух из четырех) почти наверняка привела к масштабным и значительным усовершенствованиям в области здоровья нации. Можно подумать, что половина – это не так уж и плохо. Но проблема в том, что четвертая цель в итоге обернулась десятками миллионов смертей.

Корень проблемы кроется все там же – в неспособности понять, что экосистемы сложны и непредсказуемы. Ну хорошо, давайте просто подселим сюда этот вид, а там немного сократим численность парочки других видов – так мы рассуждаем. И дела пойдут на лад. И в этот момент непреднамеренные следствия обрушиваются нам на голову вместе с их верными друзьями – побочными эффектами и чередой неудач, и тут же устраивают разрушительную вечеринку.

В конце 1949 года, когда коммунистическая партия во главе с Мао пришла к власти в Китае, медицина в стране находилась в глубоком упадке. Инфекционные болезни, от холеры до чумы и малярии, процветали. Если всерьез смотреть на намерение Мао превратить по большей части аграрную страну, только что освободившуюся от феодализма, в современную промышленную державу, то он был прав в том, что нужны были чрезвычайные меры. Некоторые меры были очевидными и болезненными: массовая вакцинация, улучшение санитарных условий и все в таком духе. Проблемы начались там, где Мао решил возложить ответственность за государственные беды на животных.

Москиты распространяли малярию, крысы – чуму, и с этим было сложно спорить. И вот вся страна встала на борьбу за сокращение их количества. Но Мао на том не остановился. Если бы это была кампания против всего двух болезней, все еще могло бы закончиться хорошо. Но Мао решил (не потрудившись спросить, например, экспертов, или что-то в этом духе) объявить врагами два других, дополнительных вида. Нации предстояло избавиться мух, потому что они были надоедливыми. И кто же был четвертым? Воробьи. Проблема воробьев была в том – так рассуждали в правительстве, – что они поедали зерно. Один воробей мог съесть до 4,5 килограмма зерна за год – того самого зерна, которым можно было накормить китайский народ. Они провели подсчеты и определили, что, уничтожив миллион воробьев, удастся прокормить порядка 60 000 человек. Кто станет с этим спорить?

Масштабная кампания началась в 1958 году, и это была замечательная кампания. По всей стране были расклеены плакаты, призывающие всех, от мала до велика, выполнить свой долг и умертвить так много вредителей, сколько возможно. «Птицы, – провозгласили власти, – это общественные животные капитализма». Люди вооружились мухобойками и винтовками, а школьников учили, как подстрелить максимальное количество воробьев. Ликующие толпы птицененавистников вышли на улицы с транспарантами, все они вступили в войну против воробьев. Воробьиные гнезда разоряли, их яйца разбивали, люди колотили палками по кастрюлям и сковородам, чтобы согнать их с деревьев и не дать присесть на ветки снова. И изможденные птицы замертво падали на землю. Только в Шанхае, по некоторым оценкам, в первый день кампании погибли 200 000 воробьев. «Ни один не может удалиться, – писала китайская “Жэньминь жибао”, – пока битва не будет выиграна». И битва и вправду окончилась победой – с той точки зрения, что люди достигли изначально поставленных целей. Это был триумф, оглушительный успех человечества в борьбе против мелких животных. В ходе кампании были убиты примерно 1,5 миллиарда крыс, 11 миллионов килограммов москитов, 100 миллионов килограммов мух и… миллиард воробьев. К сожалению, вскоре стало ясно, в чем власти ошибались: уничтоженные воробьи ели не только зерно. Они ели еще и насекомых. В частности саранчу. Внезапно освободившись из клещей хищников, которые сдерживали рост популяции, китайская саранча плодилась и торжествовала, будто бы каждый новый день был праздником. В отличие от воробьев, которые и могли склевать немного зерен там или здесь, саранча заполонила китайские сельскохозяйственные поля, их покрывали тучи прожорливых насекомых. В 1959 году правительство наконец прислушалось к голосу настоящего эксперта (орнитолога Цо-сын Чэна, который пытался рассказать людям о том, что они творили ужасное), и воробьев вычеркнули из списка вредоносных животных, заменив на постельных клопов. Но было уже слишком поздно: нельзя вернуть миллиард воробьев по щелчку пальцев, однажды уничтожив их.