Вечером в кают-компании они составили текст так называемого заявления о праве владения. „Южная граница располагается по южной оконечности береговой линии Южной гавани, продолжаясь вверх по склону на запад. От крайней западной точки южной границы, располагающейся соответственно компасу в направлении ост-вест, западная граница продолжается в глубь острова приблизительно на шестьсот пятьдесят метров на север. Северная граница проходит от этой конечной точки западной границы на восток до края прибрежной горы, обрывающейся в море отвесной стеной. Таким образом, очертания участка имеют вид параллелограмма, к которому с юго-востока примыкает кусок, по форме напоминающий треугольник. Участок в целом составляет по приблизительным подсчетам 50–60 га“.

Капитан не без затруднений вычислил географические координаты. По-прежнему было светло, но солнце скрылось. Небо затянулось густой облачностью. Копию совместного заявления за подписями Лернера и Рюдигера они, свернув в трубочку, засунули в бутылку из-под коньяка, выпитую в честь приобретения новой территории. Мёлльман помирился с ними и тоже выпил. Бутылку поместили на берегу, внутри каменной пирамидки. Над пирамидкой красовался черно-бело-красный столб с табличкой, на столбе сидела чайка. Куда ни глянь, повсюду стояли столбы и на каждом сидела белая птица. Главные участники события не совсем твердо держались на ногах. Капитану немного было нужно, чтобы опьянеть. Оба никак не могли оторваться от представшего их глазам зрелища. Сев в шлюпку, они плыли до самого „Гельголанда“ по сверкающим серебристым волнам, устремив взгляд на Медвежий остров.

Утро после взятия в собственность Медвежьего острова. Хотя можно ли говорить о каком-то утре, когда по-прежнему стоит все тот же белесый свет, что и в полночь, и лишь часы показывают проснувшемуся, но так и не выспавшемуся человеку, сколько времени прошло с тех пор, как он лег спать. Лернер второпях натянул поверх пижамы меховую куртку и, в тапочках выйдя на палубу, встал у поручней, чтобы посмотреть на Медвежий остров, темневший среди светло блестящей зеркальной глади. Население Медвежьего острова — стая белых птиц — расселось по всему берегу, заметно прибавив в численности по сравнению со вчерашним днем; тысячи голов были обращены в ту сторону, где стоял "Гельголанд"; неизвестно, на что были устремлены их взгляды, но, как показалось Лернеру, птицы замерли в ожидании, приготовясь приветствовать нового хозяина. Словно по звуку выстрела (хотя в воздухе слышался только равномерный шум воды и ветра), необозримая стая вдруг поднялась и, прежде чем разлететься в разные стороны, заколыхалась над островом, как надутый ветром парус. И тут, ничем не заслоненная, открылась взгляду Лернера шеренга черно-бело-красных столбов, уходящая в глубину острова и затем возвращающаяся назад уже новым маршрутом. Столбы — это уже нечто объективное. И их появление — заслуга Рюдигера и Лернера. На Медвежьем острове все уже было не так, как прежде. Все, что на нем шевелилось и росло, все, что дремало в его глубинах, дожидаясь момента, когда оно будет извлечено на свет, теперь существовало не просто так, а имело отношение к Теодору Лернеру и в известной мере также к корветтен-капитану Гуго Рюдигеру, хотя тому, как теперь подумалось Лернеру, эта собственность досталась незаслуженно.

Лернеру не терпелось поскорее вновь ступить ногой на свою новую землю. Оказывается, это совсем разные вещи — владеть семьюдесятью гектарами земли где-то в Германии, неподалеку от Франкфурта, в Веттерау, или самому отхватить такой же кусок на Медвежьем острове! Остров — это отдельное царство. Водяной гласис отчетливо отделяет это царство от других царств. Сегодня Медвежий остров казался совсем не таким унылым, как вчера. Лернер достаточно долго на нем постоял, полазил по скалам, он уже слышал звук камней под подошвами своих сапог, любовался видом с береговых круч. Теперь остров обрел неповторимое лицо с особенным выражением, отличавшим его от всего остального мира. Его холмы обрели массивность, откосы — крутизну, равнины — пологую выпуклость кастрюльной крышки. Легонько ударив наконечником трости по камню, можно было услышать многообещающе гулкий отзвук. А залежи угля, обнаруженные не только посланцами Морского рыболовного товарищества, но подтвержденные также выводами шведских картографов, а затем, как стало известно из печати, еще и норвежской экспедицией, то есть бескорыстным научным синклитом, добавляли к облику этого острова еще одну незримую (а для Лернера в этот момент как раз очень даже зримую) черту, которая так окрыляла фантазию, что перед внутренним взором рисовались самые смелые картины.

В конце концов, уголь — это не что иное, как спрессованная громадным давлением тысячелетняя древесина. Остров Медвежий не просто скала, стоящая на ничейной территории. У него была история, причем даже более внушительная, чем история какой-нибудь сомнительной династии; в далеком прошлом его сотрясали катастрофы, превосходившие по своему масштабу извержения вулканов, голодный мор и вооруженные мятежи. Когда-то здесь высился тропический лес, под дуновением теплого ветра качались гигантские пальмы. Здесь росли манговые деревья с широко раскинутыми кронами. Переплетение лиан связывало каждое из этих дивных древес со всеми другими в единое нерасторжимое целое. Нынешняя оголенность острова была актом безграничного мужества. То, что тяжелым катком проехалось по жарко дышащей, окутанной влажными парами лесной плоти, не смогло до конца раздавить всякую жизнь. Перейдя в высшую форму кристаллического существования, погрузившись в глубокие недра острова, лес, несмотря ни на что, сохранился, и над ним в изменившемся мире под хладным небом соткался плотный ковер новой поросли из ползучих мелколиственных растений. Нагнувшись пониже, можно было обнаружить, что у листиков есть даже краски. Жесткий, кожистый лиственный покров, казавшийся издали таким же серым, как камни острова, на самом деле состоял из угольно-черных, пурпурных, шафранно-желтых и сизых листочков. Кое-где проглядывали даже звездочки крохотных цветков, и в масштабе природы различие между новой растительностью и древним тропическим лесом носило лишь количественный характер. Прожорливая роскошь доисторического цветения и крохотные белые звездочки в равной мере украшали остров. Надо только уметь разглядеть! Если присмотреться к очертаниям гор, они оживали, начинали колыхаться и вибрировать. Вот сейчас, например, с одного края у Медвежьего вздыбилась серая каменная шкура, на ней выпятился какой-то бугор. Остров словно зевал и потягивался.

Что-то серое и впрямь выдвинулось на краю острова. Но остров не потягивался, как почудилось в первый миг Лернеру, — из-за него показался стальной корпус какого-то судна. Темное стальное судно с полощущимся на мачте двуглавым орлом отделилось от кулисы архипелага. На открытой корме стояла пушка, сверкавшая начищенными до блеска медными частями. На палубе царило деловитое оживление. Бегали туда-сюда матросы в белых робах. Окончательно отделившись от окружающих скалистых масс, судно величественно проплыло рядом с "Гельголандом". Под многоголосые выкрики и гулкий грохот цепи оно спустило якорь, который с громким всплеском погрузился в ледяную воду. Мужские голоса звучали на отдалении, словно птичий крик, сипло и пронзительно.

К Лернеру подошел Рюдигер, как следует одетый, с расчесанной бородой и капитанской фуражкой на лысине. Он посмотрел в бинокль и нахмурился.