Отлично. Крови нет, звук пусть и словно через вату, но различим. Двигаемся дальше.

Я не спеша поднялся на четвереньки, не почувствовав боли или каких-либо иных неудобств, затем встал на ноги. Цел. Осознание этого позволило немного расслабиться. Ровно в той мере, в какой это позволительно человеку, только что пережившему несколько подземных взрывов.

Мысли скакнули от выражения благодарности моей счастливой звезде к воспоминанию о грубоватом напарнике. Не исключено, что ему повезло меньше и сейчас он как никогда ранее нуждается в моей помощи. Или не нуждается. Завалило к чертям. Следует отметить, что думалось мне в каком-то замедленном режиме, обычно я соображаю гораздо быстрее. Впрочем, оправдание в виде легкой контузии у меня было.

Проведя рукой по своей телогрейке, я достал фонарь и щелкнул выключателем. Широкий луч света выхватил из темноты неровную, сбитую каждодневными усилиями шахтеров породу. Я с интересом обследовал давший мне временное убежище и, возможно, спасший меня штрек.

Как и предполагал, он являлся одним из ответвлений основной трассы и, загибаясь, полого уходил вниз. Что там находится, мне было совершенно неинтересно, и, мазанув светом по стенам и низкому потолку, я развернулся ко входу. Как оказалось, удалился от него не так уж и далеко, всего лишь на несколько шагов. Я четко различал края прохода, однако дальше ничего видно не было. Луч света до противоположной стены основного тоннеля просто не доставал, рассеиваясь в клубах плотного пылевого облака.

Помянув парочкой нехороших слов взрывников, я расстегнул тельник. Вынул из внутреннего кармана повязку и быстро приспособил ее на лицо, закрывая марлей нос и рот. Защита, соглашусь, немудреная, однако из средств индивидуальной защиты у меня больше ничего с собой не было. Экипировавшись, я поднял фонарь и решительно вышел из своего укромного местечка. Насколько опасна для здоровья смесь пыли и газов, выделяющихся после взрыва, мне было наверняка неизвестно, и я просто-напросто исходил из худших предположений.

В первую очередь следовало определиться с Ловкачом. Если я пережил взрывные работы без особых проблем, то моему напарнику вряд ли повезло в той же мере. Не исключено, что он остался жив и даже относительно невредим, однако густая каменная пыль вполне могла и прикончить его.

Проведя лучом фонаря по стенам, потолку и полу тоннеля, я только укрепился в своих подозрениях. Линия проводки перестала существовать как цельная электрическая цепь. Оборванная сразу в нескольких местах, видимых мне, с разбитыми лампочками, она наглядно показывала мощь бушевавших в тоннеле энергий взрывов. Мало того, какой смысл говорить об освещении, если даже часть деревянных опор, не выдержав движения каменных пластов, разлетелась в щепки. Подойдя ближе к стене, я уже без всякого удивления, скорее даже с полным пониманием, увидел глубокие вертикальные трещины в каменной породе. Взрыв, судя по всему, был знатный. А дальше, куда так упорно вел меня Ловкач, скорее всего следует ожидать полноценного обрушения свода.

– Ловкач! – продираясь через собственную глухоту, постарался как можно громче выкрикнуть я. Вышло плохо. Мало того, что я сам себя плохо слышал, так еще и повязка скрадывала звуки. – Ловкач, ты где? Ты живой?

Оставляя как ориентир штрек, в котором я укрывался, с левой стороны, я зашагал вперед, подсвечивая себе фонарем. Пропустить напарника я не боялся – в конце концов, каких-то гигантских завалов на пути не было, а небольшие камни, которые можно назвать булыжниками, не в счет. Гораздо больше меня волновала все прибывающая и прибывающая из тоннеля впереди меня пыль. Насколько безопасна эта субстанция, я не знал, и першение в горле, которое через пару шагов прорвалось кашлем, естественно, меня беспокоило.

Ловкача я обнаружил метрах в десяти от моего убежища. Не заморачиваясь рассуждениями на тему жив он или мертв, я просто поднял парня на плечи и, сгибаясь под тяжестью тела, побрел в сторону выхода.

Прошагать мне предстояло очень даже прилично.

– Спасибо. – Мы сидели в темноте, экономя батарейки фонарика, и я не видел выражения лица Ловкача. Только голос. Приглушенный из-за такой же, как и у меня, марлевой повязки на лице.

Ловкач оказался предусмотрительным. Или, что более вероятно, некто, привыкший к немецкому порядку, вручил моему напарнику стандартное индивидуальное средство защиты, даже не думая о том, что оно может ему понадобиться.

– Пожалуйста, – равнодушно ответил я. Это раньше можно было пожаловаться на натруженную спину или сказать, мол, чуть не надорвался, пока таскал тебя. Но теперь, после недели каторжного труда, кивать на усталость или потянутые мышцы было как-то не с руки.

Монотонная, тяжелая, главное, сверхплановая работа выматывала меня. Будучи физически крепким и выносливым, я рассчитывал на свои силы, однако отдавал себе отчет в том, что долго в таком режиме не протяну. Впрочем, долго и не надо было. Москвичев приходил в себя, выздоравливал, и мне следовало попахать всего недельку. К тому времени, думаю, рядовой уже вполне мог бы и сам зарабатывать себе на пайку.

А вот Волков – нет.

Ему недели для выздоровления мало. И месяца мало. Не исключено, что через неделю сержант просто умрет без квалифицированной медицинской помощи. И в данном случае я сделать уже ничего не смогу.

Идея с госпиталем, как нетрудно догадаться, накрылась медным тазом. Задание мы с Ловкачом провалили, значит, о какой-либо оплате и благодарности со стороны урок и речи быть не может.

Нет ничего хуже, чем ощущать свое бессилие. Что я мог сделать? Броситься на колени перед старостой, согласиться на его условия? Так он не выдвигал их мне. И, чую сердцем: что ни предложи я сейчас, на что ни согласись, это не спасет Волкова. Меня в очередной раз ткнули в дерьмо. Поманили иллюзией, будто от меня может что-то зависеть, и с размаху окунули в действительность.

Может, мне мстят за то, что я ответил отказом на предложение войти в силы самообороны. Или за какую-нибудь фишку, выкинутую Нельсоном. Наверняка ведь мой дружбан без дела не сидит. Я понятия не имею, удался ли ему план по объегориванию немцев с месторождением, но уверен, что он попал в очередную залепуху. Человек-беда.

Короче говоря, сейчас умирает хороший, отважный парень. Возможно, причина тому кроется в каких-то моих или Нельсона действиях. Но ведь на самом деле это не важно. Вины какой-то я за собой не чувствовал. Эти парни, Москвичев и Волков, все равно были обречены. Я лишь отсрочил их смерть и одновременно вступил с немцами в игру. В состязание, правил которого я не знаю и исход которого заранее предрешен.

– Завтра нас вытащат. С утра, – раздался из темноты голос Ловкача. Напарник, судя по интонациям, был бодр и уверен в себе. Оптимизм его я воспринял равнодушно. И в отличие от первой его фразы это сообщение оставил без ответа. Мне думалось о другом. Об упущенной возможности устроить сержанта в госпиталь. – Пыль эта, не знаешь, ядовитая? – через несколько минут, закашлявшись, вопросил Ловкач. Я собирался пожать плечами, прекрасно сознавая, что жеста этого не будет видно в темноте, однако собрался с мыслями и ответил. В конце концов, Ловкач не был виноват в том, что подрыв произошел раньше и мы не успели снять патроны.