— Что ты чувствуешь, то и чувствуешь, как говорят лесные тролли. — Вельма похлопала Марис по плечу. — Знать, что ты чувствуешь, — это первый шаг к тому, чтобы изменить, что ты чувствуешь. Если только действительно хочешь этого.

Марис пожала Плечами. Ей всё ещё хотелось плакать.

— Как я могу изменить то, что изменить невозможно? Отец продолжает работать так же напряжённо, а Квинт так же пользуется его вниманием всё время.

— Если подумать, ты можешь попробовать всё изменить, — сказала Вельма.

— Как?

Глаза Вельмы замигали.

— Посмотрим на это с другой стороны, — сказала она медленно. — Ты чувствуешь, что твой отец не обращает на тебя внимания. Тебе кажется, что ты не можешь с ним сблизиться. И ты одинока. Квинт, с другой стороны, кажется, близок к нему. Но он здесь новичок. У него нет друзей. Я думаю, он и сам немного одинок. Наверное, ему хотелось бы поговорить с кем-то из ровесников…

— Ты хочешь сказать, мне бы надо подружиться с Квинтом?

Вельма улыбнулась:

— Я хочу сказать, что изумительные водгисовские лепёшки к чаю — вовсе не плохая вещь. Так что давай, Марис, выкладывай тесто на лист, а я ещё разок поддую в печь…

— И когда они будут в печи… — сказала Марис.

— Что? — спросила Вельма.

— Можно мне очистить миску?

Вельма заулыбалась так, что её глаза совершенно исчезли, а носик-пуговка наморщился.

— Конечно, конфетка моя, конечно можно.

В верхней галерее кухни, высоко над головами молодой госпожи и её няньки-троллихи, виднелась одинокая фигура. Её голова была окутана поднимавшимся туманом. Это был Квинт.

Слишком уставший после долгой ночи в Большой Библиотеке, чтобы выполнять домашние задания Словотока, но и слишком возбуждённый, чтобы спать, он прогуливался по коридорам Дворца. Ему было интересно в этом здании. Он только что был в музыкальном кабинете. Это было замечательно. На платформе стоял клавинет, клавишный инструмент, от пощипывания струн внутри корпуса он издавал приятные звуки. Рядом стояли три стула, на каждом из них по музыкальному инструменту. Один духовой инструмент, один струнный, а ещё один представлял собой сочетание обоих типов, К спинке стула был приставлен смычок. Корпус был сделан из наружной оболочки какого-то гигантского жука-короеда, к которому был приделан полый ствол лафа, а струны свиты из кишки лесного кота. Было видно, что музыкант, играющий на этом инструменте, должен дуть в мундштук и водить смычком.

Больше всего на Квинта произвёл впечатление порядок, царивший в комнате. Благодаря Стараниям Твизла всё было не просто чисто, но и находилось в состоянии готовности. В любой момент в музыкальный салон могли войти исполнители, взять инструменты и начать играть.

И такими были все помещения Дворца, в которые Квинт заходил во время своих бессистемных прогулок по коридорам, этаж за Этажом, комната за комнатой. Во всех помещениях чувствовалось любовное внимание, ухоженность и вместе с тем забытость!

Среди них была на первом этаже Совещательная Комната облицованная деревянными панелями комната с кожаными креслами, когда-то использовавшаяся старшими библиотекарями, после смерти очередного Высочайшего Академика собиравшимися здесь для выборов его преемника. На четвёртом этаже в Зале Подарков стояли вместительные стеклянные шкафы со множеством официально подученных даров — от хрустальных кубков для древесного грога до вызолоченного чучела бандербера. Далее по коридору находилась Портретная Галерея с изображениями Высочайших Академиков — каждое заботливо протёрто — за множество столетий. Некоторые из них знамениты, как Ферумикс-математик или Архемакс, философские размышления которого о свете когда-то считались еретическими. Другие ничего собой не представляли и бывали забыты даже прежде, чем белые вороны Каменных Садов очищали их кости и освобождали их дух.

Квинт несколько минут постоял перед портретом Линиуса Паллитакса, От него пахло свежей краской, и по датам на табличке, внизу можно было видеть, что это было первое полотно, помещённое здесь за десятилетия, — одна из старых традиций, возрождённых нынешним Высочайшим Академиком.

Конечно, сходство было разительным. Нос крючком, тонкая бородка, уши почти скручены на кончиках — точь-в-точь как в жизни. Что касается глаз, то художник в совершенстве передал их выражение: взгляд, по-детски целеустремлённый, но всё же проскальзывает в нём… что?

— Что в этом взгляде? — бормотал Квинт. — Утомлённость? Отчаяние? Страх? — Он потряс головой. — Быть может, всё вместе? — Он вздохнул. — Но ты же мне не скажешь? — спросил он у портрета. — Я должен определить это сам.

Когда Квинт закрыл двери Портретной Галереи, все мысли о Высочайшем Академике вылетели из его головы. Их вытеснил запах, заполнявший коридор.

Сладкий, фруктовый, сдобренный мёдом и специями — так пахнул настой из дубовых яблок, который когда-то делала его мать… Задрав голову и вытянув нос, Квинт пустился за запахом по коридору, вниз по лестнице, в заднюю часть дворца и через маленькую дверь…

— Ммм, — вздохнул он. Он нашёл источник этого соблазнительного запаха. Облака его кружили вокруг головы Квинта, истекая откуда-то снизу. Квинт подошёл к каменной балюстраде и глянул вниз. Меж облаками пара он увидел какое-то оборудование.

Сначала он подумал, что нашёл какую-то мастерскую. Присмотревшись внимательнее, он догадался, что стоит на галерее над громадной кухней. Непонятные машины были просто котлы, печи, духовые и жарильные шкафы в размере и количестве, достаточном для прокормления армии академиков и обслуживающего персонала, которая когда-то наполняла тогдашний Дворец Света. Теперь, во Дворце Теней, число обслуживаемых сократилось до пяти, а за кухонным оборудованием, как за многим другим в этом величественном здании, заботливо следили, но не пользовались.

— Но кто-то что-то готовит, — пробормотал он. Он чувствовал запах стоящих на огне дубовых яблок. Он почти чувствовал их вкус.

Квинт уставился вниз. Источник тумана находился прямо под ним. Там должна была находиться печь, которую было не видно, — и он уже собрался перейти на другую сторону галереи, как вдруг…

— Квинт!

Квинт подпрыгнул.

— Квинт!

Голос раздавался внизу, в кухне. Это была Марис.

— Квинт!

В третий раз. В чём он ещё провинился?

Он наклонился и прислушался, но разобрать, о чём говорят, было невозможно. Он смог только помять, что она разговаривает с Ведьмой, но крики прекратились, а бормотание, в которое превратилась их беседа, не было слышно вообще.