– Согласна. Итак… Марк не в порядке. Ты говорила с врачом? – добродушной беседе объявлена кончина. Время смерти пятнадцать тридцать три – заказывайте панихиду. – Он многое забыл, у него вроде бы амнезия, и… он не помнит, что у него трое детей. Тебя он вроде бы помнит, по крайней мере, спросил о тебе, когда увидел меня, но детей – точно нет. Если мы сейчас вывалим на него это… – только бы стерва не назвала моих детей “недоразумением”! – Он попросту сойдёт с ума, ты согласна?

– Да, и что? Мне спрятать их где-то в подвале? Неплохая идея, как в “Цветах на чердаке”, будем травить их мышьяком и вывозить и дома по одному.

София Марковна закатывает глаза и отстраняется от стола.

– Хватит! – восклицает она. – Ты же знаешь, что…

– Ладно. Продолжайте, – перебиваю её, чтобы не нарваться на душещипательную речь о том, как она любит своих милых внуков. Я не уверена, что она точно знает дни их рождения, а Егора вообще считает плодом измены, а так ничего.

– Итак, я думаю, что… мы с Максимом, могли бы взять их и поехать в отпуск к твоему отцу. Он, кажется, сейчас в Испании.

И снова я охреневаю . Только что кто-то благословил эту семью, и всё перевернулось вверх тормашками? Скажите, что да! София Марковна собралась к моему папеньке и его молодой жене Ларе в Испанию с моими детьми?

– Вы серьёзно?

– Да. А вам с Маркушей нужно время. Ты его подготовишь, всё расскажешь, может, он вспомнит… Мы попросили квартирантов освободить его старую квартиру, помнишь её?

– Помню, – я не уверена, что произнесла это вслух. Кажется, только мысленно.

– Так вот, его из больницы отпустят, и мы его туда привезём. Вы с ним пообщаетесь, заново познакомитесь.

– А если не выйдет?

– Будем решать проблемы по мере поступления. Мы вообще пока не знаем, что он помнит, а что нет. Пообщаешься с ним и всё поймёшь.

– Почему вы мне позволяете? Сейчас же идеальный момент для лихого злодейского плана, – мой голос не дрожит, я спокойна. Я немного не в себе.

– Не знаю, – тихо отвечает София Марковна. – Ты же думаешь, что я тебя ненавижу?

– Пожалуй.

– Если честно, большую часть времени да. Но что в тебе хорошо, так это честность. Абсолютная. Я никогда не боялась от тебя удара исподтишка. И всегда знала, что ты не за деньги с Марком, а просто… не знаю… назло всем, что ли.

– Хрен редьки не слаще, София Марковна. А теперь я хочу кое-что сделать.

– Не обнять меня, я надеюсь?

– Матерь Божья, какая чепуха! Нет, напиться.

– Хорошо, – серьёзно кивает София Марковна и скидывает кремовый пиджак. – Я позвоню Максиму, чтобы забрал детей.

– А вот это правильно. Идём-ка на улицу, тут слишком грязно.

Глава 9. Сейчас

Старая квартира почти не изменилась. Всю мебель в ней заменяли, исходя из очень простого правила: чем проще – тем лучше, так что если она и менялась, то ровно настолько, насколько у “Икеи” менялся ассортимент. Десять лет назад я впервые вошла в эту просторную по меркам среднестатистического россиянина квартиру и думала, что никогда в жизни сюда не вернусь. Я так люто тогда ненавидела Марка, что руки мурашками покрывались от ужаса, что он решил что-то там мне доказывать и как-то со мной связываться. Сейчас я чувствую примерно то же самое.

Смешно, мы вернулись к началу.

София Марковна купила холостяцких продуктов, а я не удержалась и включила… “You're Beautiful” Джеймса Бланта.

– Ю бьютифул… ю бьютифул… итс тру… – подпеваю я песне из своего плейлиста “Верните мой две тысячи восьмой”.

Как мило, когда-то я считала, что буду петь это своим детям как колыбельную, но в итоге мои дети засыпали только под сказочный бубнёж или отчаянную морскую качку. Умники говорили “Как приучишь, так и будет!”, а мои дети говорили иначе. И под “You're Beautiful” не спали. Я пою и брожу по квартире. Сейчас – просто шведская мечта, тогда – “охрене-еть, как красиво тут”.

А всё-таки в этом месте я была очень счастлива, и сейчас хочется всплакнуть. Жаль, что он сюда придёт не таким. Я не верю, что увижу прежнего его. Каким стал мой Марк?

Красивым. Классическим красивым мужиком, который очень хорошо это знает, и кольцо на пальце поражает женщин в самое сердечко. А я так и осталась рядом с ним белой вороной в кружевном платье в пол.

Глядя на нас, как и десять лет назад, люди шепчутся: “И что он в ней нашёл?” Первые лет пять я сходила от этих шепотков с ума. Мне дико нравилось, что мы такие необычные и неформатные. Кажется, в какой-то момент это перестало вставлять Марка. Он как бы замкнулся, стал поговаривать, что есть исключительные случаи, когда не стоит доказывать всем, какая я необычная. Когда я смеялась над очередной нянечкой в детском саду, которая посмотрела косо на неформальную мамочку, Марк вдруг стал говорить, что это нормально и пора понять, что однажды нашим детям скажут что-то неприятное в школе.

Кажется, с этого всё началось. С того, как Соне впервые сказали в подготовительной школе, что её мама не такая, как у всех. И Марк выслушал это и вышел из комнаты, а меня впервые полоснула обида.

Какой мой Марк сейчас? В его взгляде всегда напряжение. Когда-то его было мало, оно было странным и волнующим, он будто всё время решал вопросы за весь мир, но глядя на меня – уходил в нашу параллельную вселенную. С годами “нашей вселенной” стало меньше, а вопросов всего мира – больше. Больше. Больше. Больше.

Сейчас мой Марк почти не ходит с растрёпанными волосами. Они всё такие же чёрные, но уже не падают на лоб сексуальными прядками. У моего нынешнего Марка не такое сухое тело – раскачался, он занимается собой и делает это всё чаще и чаще. Он не хочет домой. Я стала слишком тёмной и мрачной для него. Это уже моя