Но время шло, неделя за неделей, месяц за месяцем, а они жили в добровольной нужде. И более того, это, казалось, окрыляло их. Часы молитвы, укрепление духа, воли, ума, придали их лицам выражение одухотворённости, доброжелательности, той особой красоты, которая бывает у людей, оторванных от реалий жизни, для которых важнее труд собственной души, чем труд на земле, хотя бы они и работали полдня в каменистом поле.

Клара училась, приобретала опыт общения с сёстрами. Она подолгу обдумывала их жесты и слова, чтобы лучше научиться понимать и направлять их. Чаще произносила слова ободрения, чем порицания. Добротой и мягкостью создавала она дом Святого Дамиана и с удивлением и благодарностью убеждалась, что терпение приносит плоды.

Бона, пухленькая лакомка и сладкоежка, избавилась от своего неуёмного аппетита. Сначала ей было трудно питаться одним хлебом и апельсинами. Она бродила по коридорам, бледная, измученная, и лицо её было таким грустным, что сердце Клары сжималось от жалости и опасения за стойкость девушки, за её судьбу. Тогда Клара брала её за руку, и они шли работать в саду. Работа притупляет голод и страх.

Молитвы у них были в установленное время, шесть раз в день: час чтения, утреня, час первый, третий, девятый и повечерие, как у братьев Франциска. Они несколько раз читали часослов и «Отче наш». Установленный распорядок дня, заполненное занятиями время помогли Боне избавиться от постоянного мучительного голода, и она перестала, как раньше, думать о еде. И с этого времени она почувствовала себя более уверенно. Это было так, как будто она избавилась от одного из призраков, стерегущих двери к свободе, к полноте жизни.

Летом и осенью 1212 года в монастырь прибыло ещё несколько девушек из Ассизи и окрестностей. Клара руководила всем монастырём. Исполненная лучших чувств, она старалась так наставлять сестёр, чтобы они были счастливы в общине, могли следовать своему призванию, постоянно стремиться к лучшему, совершенствоваться. Нет на земле иного счастья, чем это желание, побуждающее к действию.

Клара смотрела на сестёр и старалась понять их, но она не отказывалась и от той жизни, от той дороги, на которую решилась вступить. Она должна была остаться верной этому. В расчёт принималось только призвание к бедности, этот сверхъестественный дар, и в этом – Клара знала – она должна будет дать отчёт. Она была уверена, что в тот день, когда она перейдёт в мир иной, Бог спросит её:

– Что ты сделала с доверенным тебе сокровищем? Работала ли ты днём и ночью в соответствии со своим призванием?

Она боялась этой минуты, дрожала от страха, что после смерти увидит картину своей жизни, полной пробелов, пространства, зияющего ледяной пустотой, какой-то страшной серости, враждебной ко всему светлому, тёплому, прекрасному. И она ревностно старалась не дать своей совести поводов для таких картин.

Клара была образцом стойкости и мудрости для сестёр. Три дня в неделю, по понедельникам, средам и пятницам, она отказывала себе в еде. В остальное время довольствовалась какими-нибудь корками, объедками и водой. Только когда она болела, а случалось это часто, по требованию Франциска или по настоятельным просьбам подруг, она съедала что-нибудь питательное: яйцо, сыр или кусочек мяса. Она похудела и побледнела. Из ухоженной статной девушки она превратилась в существо, привлекательное не столько красотой и очарованием, сколько одухотворенностью и силой. Глаза выражали силу, решительность, непреклонность и одновременно нежность и доброту. Такой взгляд ведёт далеко.

У Клары были минуты слабости, печали, которая подобна ветру, дующему в лицо путнику. Тогда она шла к тому чудесному Распятию, с которого Христос обратился к Франциску. Она всегда хранила в памяти голос и слова Франциска, рассказавшего об этом событии:

– Однажды, когда я шёл мимо часовни Святого Дамиана, внутренний голос велел мне зайти туда и помолиться. Я вошёл в часовню и стал горячо молиться перед Распятием. А Иисус сказал мне ласково и кротко: «Франциск, разве ты не видишь, что мой дом разрушается? Иди же и восстанови его!» Дрожащий и изумлённый, я сказал: «Господи! Я сделаю это с радостью!» Я подумал, что имеется в виду эта часовня, которая быстро разрушалась от старости. Эти слова наполнили меня такой радостью и светом, что я понял, что это действительно Распятый Христос говорил со мной.

Глядя на фигуру Христа, она думала о Его просьбе: «Что это значит – восстановить?»

И она размышляла над силою слова, с которого начинается созидание, над движениями рук и сердца. А иногда она испытывала такую боль, была так изранена неведением людей, что не могла думать. Тогда она приходила к Распятию, и Его немой крик заглушал её собственный громкий плач.

– Крест исцеляет, – услышала она как-то от матери.

Тогда она не поняла этих слов. Впрочем, тогда ей это не было нужно.

Франциск отстроил часовню Святого Дамиана и облачился в рясу из колючей, ранящей тело шерсти.

Поэтому этот чудесный крест был важен для Клары. Вглядываясь в него, она искала ответы на стоявшие перед ней вопросы. Возле него она всегда находила ответ, решение, которое, как показывало время, оказывалось правильным.

А трудных вопросов становилось всё больше.

Как в Кане

Однажды в 1213 году случилось так, что в часовне кончилось масло. Оно сгорело в светильниках, его израсходовали на кухне, нигде не было ни капли.

– Клара, больше нет масла, – сказала Бальвина, когда они стояли во дворе у входа.

Как раз в это время мимо проходил брат Бентевенга, друг Франциска. Клара подняла руки, брат заметил стоявших перед домом женщин и подошёл к ним.

– Брат Бентевенга, пойди, постарайся найти для нас масло, – попросила Клара.

– Приготовьте горшок, – сказал он. – Скоро я буду возвращаться той же дорогой. Тогда я зайду и отправлюсь за маслом для вас.

Сёстры вошли в дом. Клара прошла на кухню, взяла с полки глиняный горшок, налила в него горячую воду, вымыла, вытерла его и поставила на карниз у входа. Погода была хорошая. Прозрачное голубое небо распростёрло над покрытой буйной зеленью землёй огромные, от горизонта до горизонта, крылья, необъятные, добрые и чистые.

Клара вошла в дом. Горшок остался во дворе. Солнце блестело на его чисто вымытой глазури.

Через некоторое время брат Бентевенга вернулся за горшком. Он наклонился, чтобы взять его, и увидел, что он полон масла. Лицо бородатого францисканца отразилось в гладкой поверхности, как в зеркале. Он выпрямился, изумлённый.

– Но ведь у вас есть горшок масла, – сказал он подошедшей Агнессе.

– Откуда? Разве это не ты принёс? – спросила она.

– Нет! – ответил он, ещё больше удивляясь.

В это время подошли Клара, Пачифика, Бальвина и Бенвенута.

– Никто из нас не видел, чтобы кто-нибудь наполнял его, – повторяли они.

Говоря