Я однажды сказал, что в духе есть сила и лишь эта сила свободна. Порой я говорил, что в душе есть крепость; иногда – что это свет, и иногда я называл это искоркой. Теперь говорю я, что это не «то» и не «это» и вообще не «что-либо». Это так же далеко от «того» и «этого», как небо от земли. Поэтому я определю это еще более благородным образом, чем раньше…

Но вот оно уже смеется и над «благородным», и над «образом» и далеко превосходит все это! Оно свободно от всех имен и ликов, свободно и чисто, как свободен и чист один Бог. Оно чисто в самом себе. Оно цельно и замкнуто в себе самом, как целен и замкнут в Себе Самом один лишь Бог. Так что высказать это нельзя никаким образом.

В той первой силе, о которой я говорил, зеленеет и цветет Бог во всем Своем Божестве, и в Боге – Дух. В ней рождает Отец Своего Единородного Сына – из Себя Самого и как Себя Самого. Ибо в этой силе Его истинная жизнь. Дух рождает вместе с Отцом этого же Сына, и Сам Он в свете этой силы есть Сын и Истина.

Если бы вы могли прислушиваться к словам вместе с моим сердцем, то поняли бы, что я говорю, ибо это правда и сама правда говорит это! Смотрите и примечайте! Так целостна и замкнута та возносящаяся над всем крепость души, о которой я говорю сейчас, что благородная сила души, о которой шла речь выше, недостойна бросить туда ни единого взгляда. Недостойна этого и вторая сила, где непрестанно горит и пламенеет Бог. Настолько выше всякого определения, всяких сил то Одно – Единое, что ни одна душевная сила, и вообще ничто, имеющее какую-либо определенность, не может бросить туда взгляда. Ни даже Сам Бог!

Воистину и как Бог свят: Бог никогда не бросил туда ни малейшего взгляда, поскольку Он – персона!

Это ясно. И потому, если бы надлежало Богу заглянуть туда, то это стоило бы Ему всех Его Божественных Имен и свойства быть персоной; все это Он должен оставить. Но поскольку Он – Единое без дальнейшего определения, не Отец, не Сын, не Дух Святой, но нечто свободное от всякого «то» и «это», – постольку проникает Он в то Единое, которое я называю крепостью души. И иначе не может Он войти туда. Но так войдет Он туда, и так – Он уже там. В этой части душа подобна Богу; и не иначе!

То, что я сказал вам, правда: призываю правду во свидетели перед вами и даю залогом душу мою.

Да поможет нам Бог, чтобы были мы такими крепостями, к которым восходил бы Иисус, и был бы нами принят, и остался бы в нас навек, как я об этом сказал! Аминь.

«Знайте, что близко Царствие Божие!» – говорит Господь. Оно в нас! И святой Павел говорит: «Спасение наше ближе, нежели мы думаем».

Знайте же, как близко от нас Царствие Божие! Мы должны со всей точностью уяснить себе смысл этих слов! Если бы я был царь, а сам не знал этого, то, будучи царем, я не был бы царем. Но если я твердо убежден, что я царь и все люди одного мнения со мной, и я наверняка знаю, что так думают все, тогда – я царь, и все сокровища царства – мои. Но если не хватает хоть одного из этих трех условий, тогда я не могу быть царем. В той же мере и наше блаженство зависит от того, что мы познаем и сознаем высшее благо – Самого Бога!

В моей душе есть сила, воспринимающая Бога. Ничто не близко мне так, как Бог. В этом я уверен в той же мере, в какой убежден, что жив. Бог мне ближе, чем я сам. Мое существование зависит от того, что Бог пребывает тут, что Он близок!

Он присутствует и в камне, и в куске дерева, но они этого не знают. Если бы знало дерево о Боге и сознавало близость Его, как сознает это верховный Ангел, то дерево обладало бы тем же блаженством, что и верховный Ангел! Потому человек и блаженнее куска дерева, что он познает Бога и знает, насколько Тот близок ему. И чем более сознает он это, тем блаженней, а чем менее понимает, тем менее блажен.

Не потому он блажен, что Бог в нем и столь близок ему, не потому, что он имеет Бога, но только потому, что сознает Бога, сознает, как близок ему Бог, как люб ему и как присущ.

«Человек должен сознавать, что Царствие Божие близко». Когда я размышляю о Царствии Божием, то немею перед неизмеримостью его. Ибо Царствие Божие – это Сам Бог со всем изобилием Своим. Царствие Божие не безделица. Если представишь все миры, которые мог бы создать Бог, то этим еще не приблизишься к образу Царствия Его. Душу, в которой всегда восходит Царствие Божие, нечего поучать, ибо Им Самим научена она и твердо убеждена в жизни вечной. Кто знает и постигает, как близко к нему Царствие Божие, тот может сказать с Яковом: «В месте сием Бог, а я не знал этого»!

Бог равно близок нам во всех творениях. Мудрый человек говорит: «На все создания раскинул Господь тенета и сети Свои, так что кто хочет видеть Его, может найти Его и узнать в каждой твари». Только тот воистину познает Бога, говорит один учитель, кто видит Его во всем.

Служить Богу в страхе – хорошо; служить Ему в любви – лучше; но тот, кто умеет связать воедино страх и любовь, выбирает совершеннейшее. Хороша тихая и покойная жизнь, проведенная в Боге; лучше жизнь, полная боли, прожитая с терпением; но лучше всего найти покой в жизни, полной боли. Не важно, почувствует ли Бога человек, когда творит молитву, идучи полем, или ощутит Его в церкви, – если он сильнее чувствует Бога в покойном месте, то это происходит от его несовершенства, а не от Бога. Ибо тот же Бог во всех вещах и во всех местах и всегда равно готов отдать Себя, поскольку это от Него зависит; и лишь тот действительно нашел Бога, кто находит Его повсюду в одинаковой мере.

Святой Бернард говорит: почему глаз мой познает небо, а не ноги? Потому, что глаз мой больше похож на небо, нежели ноги. Если душе моей надлежит познавать Бога, она должна быть подобна небу.

Благодаря чему душа сознает в себе Бога и постигает, насколько Он близок ей?

Небо не терпит чуждого воздействия: ни боль, ни нужда – ничто, заставляющее нас выйти из себя, не может проникнуть в него. В том же крепка и тверда должна быть душа, если хочет постигнуть Бога. Надо, чтобы ничто не могло проникнуть в нее: ни надежда, ни страх, ни радость, ни скорбь, ни любовь, ни страдание – ничто, могущее вывести ее из себя.

Небо всюду одинаково далеко от земли. И душа должна быть одинаково далека от всех земных вещей – так, чтобы не была она ближе к одной вещи, чем к другой. Она во что бы то ни стало должна оставаться неизменной в любви и страдании, в обладании и лишении, и должна она совершенно умереть для земного, отрешенная, вознестись над ним.

Небо чисто, ясности его ничто не омрачает; его не касается ни время, ни пространство. Нет в нем ничего вещественного, и оно не заключено во времени: круговращение его совершается с невероятной быстротой; самый бег его происходит вне времени, но от его движения возникает время.

Ничто так не мешает душе познавать Бога, как время и пространство! Пространство и время всегда лишь части, а Бог един. Итак, если надлежит душе познать Бога, она должна познавать Его вне времени и пространства. Ибо Бог не «то» и не «это», как множество вещей: Бог есть одно! Если надлежит душе видеть Бога, она не должна устремлять взоры на вещи, принадлежащие времени. Ибо, покуда время и пространство или какие-либо другие подобные образы заполняют ее сознание, невозможно ей увидеть Бога. Если глаз хочет увидеть цвет, он должен прежде сам перестать быть каким-либо цветом. Если душа желает видеть Бога, она не должна иметь ничего общего с «ничто». Кто видит Бога, тот тут же познает, что все творения – «ничто». Если сравнивать одно творение с другим – оно кажется прекрасным и представляет собою нечто; по сравнению же с Богом оно – «ничто».