– Твоя мама и Хайди очень близки, – сказал он. – Между ними есть особая связь.

– И с тобой тоже?

– К чему это все, малышка? – спросил папа.

– Пожалуйста, ты можешь просто ответить на мой вопрос? – ответила я.

Он задумался на минуту. Дождь, бьющий по крыше машины звучал, как аплодисменты.

– Когда Хайди сюда приехала, она была очень милой маленькой девочкой, – сказал он наконец. – Но если честно, теперь я не очень хорошо ее знаю. Это твоя мама продолжает поддерживать с ней общение.

– Ты хотел, чтобы Хайди осталась и жила с вами так же сильно, как этого хотела мама?

– Конечно, – сказал он. – Мы думали, что здесь мы сможем обеспечить ей лучшую жизнь.

– Но она захотела вернуться домой и жить с Бернадетт, так?

– Мм… хм… – кивнул папа. – Твоя мама очень расстроилась, когда все вышло не так, как мы хотели. Но потом появилась ты и мы зажили долго и счастливо.

Вдруг я так рассердилась, что еще чуть-чуть, и я могла бы лопнуть.

– Бла-бла-бла! – сказала я, пиная бардачок своими грязными ботинками.

– Хей! – сказал папа. – Ты уже не малышка, используй слова.

– Бла и есть слово, – сказала я.

– Что ж, тогда подыщи слова получше и скажи мне, отчего ты так расстроилась. И поставь ноги обратно на пол, где им и положено быть – ты и сама это прекрасно знаешь.

Я послушалась его и убрала ноги с бардачка. Но я все еще была рассержена.

– Как ты можешь говорить, что мы зажили долго и счастливо, когда Бяка пропал, а ты и мама думаете, что я подожгла наш дом? – сказала я. – Ну прямо как в сказке.

Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза.

– Ты говорила правду, когда сказала, что зажигалка не работает?

– Провалиться мне на этом месте, если я говорила неправду.

– Не надо так говорить, – сказал он.

– Я не устраивала поджог, пап. Клянусь. Должно быть, это мышка прогрызла провод или что-то в этом роде. Как сказал капитан Штраусс. Я этого не делала, пап. Ты должен мне поверить.

Я потерла лоб костяшкой пальца, хотя мне было довольно больно.

– Остановись, – сказал он, взяв мою правую руку и крепко сжав ее. – Я верю тебе.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Но мама все равно не поверит мне, – сказала я.

– Я поговорю с ней, – сказал он. – Не переживай, она изменит свое мнение.

По пути домой мы остановились у Макдональдса, но папа попросил, чтобы я держала это в секрете.

– Ты знаешь, как твоя мама относится к фастфуду, – сказал он, окуная картошку фри в миску с кетчупом и с жадностью пожирая ее.

Я закрыла губы воображаемым ключиком и выбросила его.

Когда мы вернулись в дом Скотта и Джулии, мама встретила нас на пороге.

– Есть что-нибудь? – спросила она. – И пожалуйста, скажи мне, что это не кетчуп на твоей манжете, Рой Франклин.

Он скривил уголки рта в улыбку.

– Прости, Руби, – сказал он. – Мы были голодны и нет, мы не нашли Бяку.

Мама попыталась поговорить со мной о случившемся, но я уже и так достаточно наговорилась.

– Оставь ее, – сказал папа, обнимая маму за плечи. – У нее был трудный день. Может, приготовишь кофе, а я пока введу тебя в курс дела?

– Может ты приготовишь кофе? – сказала она. – У меня тоже был трудный день.

Я отправилась прямиком в свою комнату, чтобы снять мокрые вещи. Мама все устроила. Моя постель была застелена, а на столике для шитья лежала стопка свежестираных вещей. Как обычно, перед тем как сложить футболки, мама вывернула их наизнанку. Надев футболку и штаны от комплекта фланелевой пижамы, я легла на сырой надувной матрас и забралась под одеяло. За окном еще было светло, слишком рано ложиться спать, но я очень устала. Но каждый раз, когда я начинала проваливаться в сон, передо мной возникала та фотография, где мама обнимает Хайди. Что же я увидела в ее глазах? Дождь наконец перестал идти, а ветер усилился, стучась ко мне ветками деревьев за окном.

Юфь, шептали они. Юфь.

Должно быть, я спала очень долго, потому что когда я проснулась, за окном было темно, а в доме было тихо. Мне хотелось есть, поэтому я пошла на кухню перекусить. Когда я открыла холодильник, клин холодного желтого света пролился на полку, освещая застежку маминой шкатулки. Она стояла там же, где я ее оставила. В животе у меня загрохотало, словно через меня, как через туннель, проезжал поезд, но я оставила это без внимания. Оставив дверцу холодильника открытой, чтобы было видно в темноте, я открыла крышку шкатулки и достала фотографию.

Все спали, так что у меня было полно времени. Но мне не потребовалось его много, чтобы все понять. Деревья за окном пытались сказать мне это. Они знали правду, и я знала правду.

У меня не было ни капли сомнений. Это что-то в глазах моей мамы определенно было юфь.

Когда я проснулась на следующее утро, за окном ярко светило солнце, но погода не соответствовала моему мрачному настроению. Всю ночь я вертелась и не могла уснуть, все думала про фотографию. Почему мама рассказывала мне историю, якобы Хайди отдала ей свою удачу, когда она знала, что это неправда? В том, что я родилась, удача не причем. Хайди была тем ребенком, которого она ждала всю свою жизнь, не меня.

Я привстала, оперевшись на локти, и посмотрела в окно. Деревья затихли – они уже передали мне свое сообщение. Где бы ни был Бяка, теперь он не будет мокнуть под дождем. Так что, по крайней мере, спасибо за это. Я взглянула на часы. Было семь тридцать. Надеюсь, теперь кто-нибудь ответит в приюте для животных в Рок-Хилле. Когда Бяка стал жить с нами, мы поставили ему микрочип. Но на его ошейнике был написан номер телефона от нашего дома, и кто знает, работает ли теперь вообще автоответчик.

Ближайший телефон находился в спальне. Когда я зашла туда, я увидела, что мама и Джулия сидят на диване. Джулия вязала, а мама шила детское одеяло для Хайди, которое она, должно быть, успела принести из дома. Я почувствовала вспышку гнева. Неудивительно, что она спасла занавески из комнаты, в которой спала Хайди; все, что было связано с ней, было для нее особенным.

– Доброе утро, Аврора, – сказала мама. – Сладкая, как тебе спалось?

– Какая тебе разница? – пробормотала я.

Затем я отправилась на кухню, где был еще один телефон. Я нашла номер приюта в телефонном справочнике, но никто не поднимал трубку, и я даже не могла оставить сообщение. Так как я проспала ужин, теперь я была по-настоящему голодна. Я насыпала себе полную миску хлопьев – на этот раз «Лаки Чармс» – и понесла ее к себе в комнату. Наверное, в надувном матрасе где-то появилась дырочка, потому что он выглядел как брикет мороженого, который пролежал на солнце. Я поела хлопья стоя, отчасти наслаждаясь тем, что моя мама это бы не одобрила. У нас дома не было штук вроде фруктовых колечек или «Лаки Чармс». Вместо этого мама сама делала мюсли. Она рубила все виды орехов и сухофруктов, соединяя их в большой миске с овсяными хлопьями и кокосовым маслом или медом. Я зачерпнула последнюю ложку хлопьев и выпила сахарное розовое молоко со дна миски.