— Можно сказать, да, — ответил Пирс, наливая себе чай.

— Я его знаю?

Племянник помедлил немного, потом бросил взгляд на дверь в кухню, откуда доносились звуки веселой болтовни Вирджинии с прислугой.

Айзека не удивляло, что она одинаково комфортно чувствовала себя и на кухне, и в гостиной. За эти долгие месяцы, когда он свалился с лошади и потом не мог встать с кровати, единственной компанией Вирджинии, за исключением редких визитов Пирса, были слуги.

Они ее обожали. Повар, когда у нее было плохое настроение, незаметно подкладывал ей лучший кусок имбирного пирога, экономка помогала разобраться со счетами и составить меню, а конюхи давали ей любую лошадь, какую она выбирала, даже ту, которую Айзек строго-настрого запретил седлать для нее.

Девушка обладала энергией матери и характером отца. Они спорили обо всем, когда она спешила навести порядок в его вдовьем хозяйстве. Иногда он чувствовал, что легче просто уступить ей.

— Так с кем она танцевала? — не унимался генерал.

— С Гейбриелом Шарпом.

Старика охватило плохое предчувствие.

— Какого черта ей танцевать с этим самонадеянным наглецом?

— Тут есть кое-что такое, — поморщился Пирс, — о чем я должен был рассказать тебе месяц назад. В тот момент, когда это произошло. Но я решил, что у тебя и так голова забита всякими проблемами, и совсем не думал, что Вирджиния доведет это дело до конца. Но теперь у меня уже нет такой уверенности.

— Доведет до конца что? — похолодев, уточнил старик.

В нескольких словах Пирс рассказал деду, что замыслила его своенравная внучка.

— Вирджиния Энн Уэверли! — крикнул он, вскакивая из-за стола с такой быстротой, как будто кто-то ужалил его в мягкое место. — Немедленно иди сюда!

Вирджиния вошла в комнату с невинным выражением лица, которое ни на секунду не обмануло его, держа в одной руке тарелку с тостами, а в другой — поднос с маслом.

— Да, Поппи?

— Пирс рассказал мне, — нахмурился генерал, — что ты собираешься участвовать в какой-то глупой гонке против лорда Гейбриела Шарпа.

Вирджиния поставила тарелку и поднос на стол и с презрением посмотрела на Пирса:

— Никогда больше не стану вышивать для тебя домашние шлепанцы.

— Если ты собираешься вышивать для меня еще одни шлепанцы, — холодно посмотрел на нее поверх своей чашки Пирс, — мне придется отрастить еще одну пару ног.

— Ты прекрасно знаешь, что тебе нужно огромное количество шлепанцев, — не унималась Вирджиния. — Ты изнашиваешь их быстрее, чем…

— Меня не волнуют эти чертовы шлепанцы Пирса! — крикнул Айзек. — Я хочу знать, что тебя толкнуло бросить вызов Шарпу соревноваться в гонке! Не в твоем характере совершать такие безрассудные поступки.

— Здесь не о чем беспокоиться, — рассердилась Вирджиния. — Короткая гонка в экипажах по беговой дорожке в Илинге. Ну, ты помнишь ее, она нисколько не опасна.

— Любая гонка опасна, девочка!

— Поппи, присядь, — твердо сказала Вирджиния, подойдя к генералу и положив руку ему на плечо. — Ты же знаешь, врач говорит, тебе нельзя волноваться.

— Так не расстраивай меня! — стряхнул он ее руку. — Пирс сказал, что на самом деле ты бросила вызов этому человеку, решив проскочить в «игольное ушко» на той узкой беговой дорожке в Тернем-Грин. Ты о чем думала?

— Я думала, — покраснела Вирджиния, — что смогу победить его и он наконец перестанет ходить с важным видом по городу, хвастаясь своим умением убивать людей.

Эти слова сразу обуздали крутой нрав Айзека. Смерь Роджера больно ударила по всем в их семье, но Вирджиния пережила эту потерю острее всех. Она боготворила брата, а смерть нанесла неизгладимый отпечаток на тот гигантский монумент, который она создала в его честь в своем воображении, будучи еще девчонкой. Когда дело касалось Роджера, горе застилало Вирджинии глаза, и она ничего не видела перед собой.

— Ох ты, мой ягненочек, надо перестать переживать из-за Роджера. А что касается Шарпа, я точно так же, как и ты, ненавижу этого человека, но…

— Если бы ты только видел его на гонке в прошлом месяце, где он победил лейтенанта Четуина, — сжала кулаки Вирджиния. — Ему было совершенно наплевать, что Роджер погиб, соревнуясь на этой же дорожке! Кто-то должен поставить лорда Гейбриела на место, научить его скромности, хоть какому-то чувству приличия!

— И ты считаешь, что это должна быть ты?

— Почему нет? — Голос Вирджинии стал молящим. — Ты знаешь, что я могу это сделать. Ты сам говорил, что я умею ездить в экипаже лучше любого мужчины.

— Я не намерен смотреть, как ты рискуешь собственной жизнью, и, могу добавить, своим будущим, пытаясь состязаться в гонке с этим человеком. Надевай шляпку, мы едем к лорду Гейбриелу Шарпу. Ты, моя дорогая, скажешь ему, что совершила ошибку и отказываешься соревноваться с ним.

— Ничего такого я не буду делать! — нервно сказала Вирджиния. — Я отказываюсь давать ему повод думать, что я струсила.

— А я отказываюсь терять еще и внучку из-за этого наглеца!

— Ты не потеряешь меня, клянусь! — побледнела Вирджиния.

— Это ты чертовски правильно заметила, не потеряю. — Айзек почувствовал страх, стиснувший его сердце. — Я этого не вынесу.

После смерти его жены от плеврита, когда она сопровождала его с кавалерией на Пиренейский полуостров, у генерала наступил сложный период. Потом погибли его сын с невесткой, и он вернулся домой, чтобы управлять конезаводом. Он мучительно переживал свои потери и хотел только одного — забиться в нору и горевать в одиночестве.

Айзек собирался найти родственника, чтобы пристроить Вирджинию и Роджера. Но так он думал, пока не увидел трехлетнюю безутешную девочку.

— Папа умер? — дрожащими губами спросила она тогда, подняв на него глаза.

У Айзека встал ком в горле.

— Папа умер, ягненочек, — подтвердил он, — но твой Поппи здесь.

Глядя на него большими, полными слез глазами, она обхватила его ноги маленькими пухлыми ручонками и сказала:

— Поппи, останься.

В это мгновение своими крошечными кулачками она завладела его сердцем. Он стал ее «Поппи», а она — его «ягненочком». И он никогда ее не потеряет.

— Мы избавим тебя от этой гонки с Шарпом, или, клянусь перед Богом, я запру тебя в твоей комнате и больше никогда не позволю тебе оттуда выйти.

Вирджиния продолжала спорить с ним, даже когда они вышли на улицу и ждали, пока подадут экипаж. Она протестовала и умоляла, когда они отправились в Илинг. Но, когда все ее усилия во время часовой поездки в Холстед-Холл оказались бесполезными, Вирджиния умолкла и впала в задумчивое состояние. Генерал даже не знал, что хуже.

К тому времени, когда они приблизились к Холстед-Холлу, он уже пребывал в сильном раздражении, которое еще больше подогревалось видом огромного, производящего глубокое впечатление особняка. Он всегда знал, что Шарп — брат маркиза, из семьи такой же старой, как и сама Англия. Несомненно, это была еще одна из причин, по которой он ненавидел молодого человека.