– Боюсь, что не все мужчины так моногамны, как вы, – возразил Дронго.

– Вы женаты? – спросил профессор.

– Мне кажется, вы знаете ответ на этот вопрос.

– И даже догадываюсь, что вы не моногамны, – заметил Соколовский, – неужели действительно невозможно удержаться?

– Хотите откровенно? – спросил Дронго. – Нельзя переделать самого себя. Каждая встреча с незнакомой женщиной – это постижение чего-то неизведанного, невозможного, невероятного. Подобное испытывали мореплаватели, которые в Средние века уходили на утлых суденышках в неведомый океан. Они не знали, что ждет их впереди, но они бросали вызов собственной судьбе. Какая-то внутренняя сила толкала их в эти путешествия, полные опасностей. Это не значит, что они не любили своих жен или детей. Но они уходили с полным осознанием того, что на возвращение гораздо меньше шансов, чем на возможность навсегда сгинуть в водах неизвестных морей. Это невозможно объяснить. Без этого мужского начала не было бы авантюристов и романтиков.

– Гимн безнравственности, – покачал головой Григорий Антонович, – и вы еще хотите расследовать смерть Долгоносова? Хотя, может, именно такому человеку, как вы, будет легче понять его вечное стремление к идеалу. Хотя согласитесь, что, имея такую жену, как Далвида, брать еще и такого секретаря, как Офелия, было неправильно.

– Кажется, мы говорим на разных языках. Хотя я понимаю и уважаю ваши взгляды, – сказал Дронго, – но давайте вернемся к нашему случаю. Значит, Долгоносов был донжуаном.

– Можно назвать его и так.

– Но при этом он успевал заниматься наукой.

– Да. Он был нашим доморощенным вундеркиндом, – не без сарказма сказал Соколовский, – успевал буквально все. Любить женщин, делать карьеру, руководить институтом.

– Вы сказали, что он любил свою вторую супругу.

– Безусловно. Иначе он бы никогда не женился. В этом я абсолютно убежден.

– Я хотел бы узнать у вас про Далвиду. Она, будучи замужней женщиной, позволила себе увлечься другим мужчиной.

– И это вас смущает? – не без внутреннего удовлетворения поинтересовался профессор. – Конечно, авантюристам и романтикам можно менять женщин, не задумываясь о своих отношениях. А когда женщины ведут себя подобным образом, вы считаете их заведомо непорядочными.

– Так устроен наш мир, – мрачно заметил Дронго, – хотя лично я всегда выступал за абсолютную свободу любого человека. Мужчины и женщины.

– В таком случае рад вам сообщить, что Далвида абсолютно свободная женщина, – сказал Соколовский. – Она не станет скрывать свои чувства или притворяться. Как только она решила, что нужно жить с Долгоносовым, так в тот же день собрала свои вещи и переехала к нему. И Калестинас прекрасно знал, что уговаривать ее остаться бесполезно.

– Мне рассказали, что Долгоносов даже усыновил сына Калестинаса и Далвиды.

– Да, это правда. Далвида решила, что так будет правильно.

– И как к этому отнесся Моркунас?

– Не скажу, что очень радовался. Но он литовец. А они несколько отличаются от нас. Стал еще более замкнутым, неразговорчивым. Уходил от обсуждения подобных проблем, хотя в институте все знали их историю. Ему было, конечно, тяжело. Но он не стал возражать, когда Далвида решила, что их сын должен носить фамилию Николая Долгоносова. В конце концов, трудно жить в Москве мальчику с фамилией Моркунас. Гораздо лучше Долгоносов. И вообще она поменяла ему имя, отчество и фамилию. Он был Миколас Калестинасович Моркунас. А стал Михаилом Николаевичем Долгоносовым. Хотя и разговаривал с характерным литовским акцентом. Но в последние годы стал говорить немного лучше. Они поменяли ему школу, и это сразу сказалось на его речи и образовании.

– Значит, смена школ пошла ему на пользу. Из ваших слов я понял, что вы были довольно близки и к новой семье Долгоносова, и к своему диссертанту.

– Именно так. И поэтому мне очень неприятны любые намеки на возможную насильственную смерть Николая Тихоновича. И тем более если вы начнете расспрашивать именно Моркунаса о причинах смерти Долгоносова. Он к ней не имеет абсолютно никакого отношения. Мы вместе вошли и вместе вышли. А потом он все время был рядом со мной.

– И тем не менее я хотел бы переговорить с самим Моркунасом, – сказал Дронго.

– Не вижу в этом никакого смысла. Он и так подавлен случившимся. А вы еще хотите разбередить его рану. Мне кажется, это нетактично.

– Сестра умершего убеждена, что его убили. Она все равно пойдет в своем расследовании до конца. И пригласит сюда сотрудников прокуратуры или следственного управления. Тогда вас будут по одному вызывать на официальные допросы, что еще больше может травмировать и вашего диссертанта, и всех остальных.

Соколовский нахмурился.

– Не понимаю вашей настойчивости, – раздраженно произнес профессор, – но если вы считаете, что так будет правильно, можете переговорить с Моркунасом. Но постарайтесь не педалировать его отношения с Долгоносовым. Это больной вопрос для Калестинаса.

– Обещаю быть тактичным и не задавать ему слишком неприятных вопросов, – проговорил Дронго.

– Слишком, – усмехнулся профессор, – интересно, что в вашем понимании «слишком». Ладно, поговорите с ним, только как можно короче. И поймите, что смерть Долгоносова для него тоже очень неприятное событие.

Он поднялся и медленным шагом вышел из кабинета. Дронго услышал, как он подзывает своего сотрудника.

– Калестинас, пройдите в кабинет. Там этот господин хочет задать вам несколько вопросов.

Дронго услышал, как Моркунас подходит к двери и открывает ее. Он вошел в кабинет, и лицо у него было такое же непроницаемое, как и в то время, когда он сидел на стуле у дверей. Он, ничего не говоря, опустился на стул и выжидательно уставился на Дронго.

– Добрый день, – поздоровался эксперт, – понимаю, что вы чувствуете себя не особенно комфортно и наверняка догадываетесь, почему я решил поговорить с вами наедине. Заранее хочу извиниться, если некоторые мои вопросы будут вам неприятны.

– Я все понимаю, – коротко сказал Калестинас, – можете спрашивать.

– Вы пошли к Долгоносову, чтобы сменить своего научного руководителя, в тот день, когда он скоропостижно умер, – уточнил Дронго.

– Вас это удивляет? – спросил Моркунас.

– Мне нужно только ваше подтверждение.

– Да. Профессор Соколовский предложил мне стать его научным руководителем, и я согласился. Мне казалось не совсем этичным защищаться под руководством мужа моей жены. Поэтому я так долго медлил с защитой докторской диссертации. Что еще вас интересует?

– Григорий Антонович говорил, что у вас уникальные разработки и уже давно готова докторская диссертация. Вы подали патент на подобные изобретения?

– Да. Совместный. На мое имя и профессора Соколовского.