Голоса звучали все громче и громче, они требовали, и он должен был бежать на их зов, через лужайку, галопом к дому, потому что все они были там: работа о сырах, модель, библиотечная книга. Все они требовали его внимания — из-за стен и дверей.

Внезапно его бег прервался. Как будто пара сильных рук преградила ему путь. Впереди он что-то увидел. Это была девочка.

Она сказала:

— Ты спятил или как?

Это была Мейми. В голубых джинсах и желтом свитере, золотистые волосы как бронзовый шлем. Она ела яблоко, а раздувшуюся от покупок сумку поставила на землю, чуть придерживая за одну ручку. Это не Мейми на скалах, вымокшая насквозь захлестывавшим ее прибоем, не Мейми с башни. А настоящая Мейми, та, что жила через семь домов от них по правой стороне Даусон-стрит, если идти вверх.

Заикаясь, Джон попытался что-то сказать, но эти звуки не означали ничего.

Она откусила кусок яблока.

— Разве твоей мамы нет дома?

Он потряс головой.

— Да она тебя убьет, когда вернется. Жуть на кого ты похож.

Он задыхался от стыда и горя. Весь в пыли, в прилипшей траве, потный и грязный с головы до ног. Да лучше умереть на месте. Он снова попытался заговорить, по не смог и тут же почувствовал, что барабанит по бедру. Напряжением воли он остановил эту дрожь.

— А я за покупками ходила, — сказала Мейми. — Мама не велела мне задерживаться, а я задержалась. Она ужасно разозлится. Хочешь откусить?

Он покачал головой.

— Я два съела. Мама рассвирепеет. Ты что делаешь?

Он хотел объяснить, но не мог. Пытался сказать, что играет в охоту на крупного зверя и бежал, потому что его оружие дало осечку; но речь его была бессвязна и непонятна.

Мейми стало не по себе. Она уже жалела, что зашла. Лучше было не заходить, как ей и велели. Зашла она только для того, чтобы отдалить встречу с мамой. Но даже ожидавший ее нагоняй — она опоздала, съела два яблока и одно пирожное, истратила три цента из сдачи — был лучше, чем это.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала она. — Мама будет сердиться.

— Не уходи! — выпалил он.

Мейми посмотрела на свои ноги (она-таки порядком струхнула) и подхватила болтавшуюся ручку сумки.

— Я должна, — сказала она. — Пока.

И пошла, слегка подпрыгивая на ходу, по не потому, что ей было весело. Ей хотелось пуститься бегом и, когда она обошла дом и Джон уже не мог ее больше видеть, она помчалась вниз по проезду Добежав до дороги, оглянулась. Джона позади, слава Богу, не было.

— Да он совсем спятил, — пробормотала она. — Сумасшедший. Его в специальной школе держать надо.

Джон все еще стоял там, где был прерван его бег к дому. Он был в ярости. Ненавидел себя, Мейми, весь мир. Хотелось крушить все вокруг, ругаться, топать ногами. Никогда, никогда не был он в такой ярости. Ему было так стыдно. Его душили несбывшиеся надежды, запреты и неудачи всей его жизни. Все эти «не делай этого» и «ты этого не можешь». Он был почти вне себя.

— Ах ты, мерзкая, гадкая лестница! — завопил он и заметался кругами, выхватывая куски земли и швыряя их в дерево. — Это несправедливо, несправедливо. Другие ребята умеют лазить. Другие ребята не позорятся перед девочками. Гадкое старое дерево.

Он набросился на дерево с кулаками, пинал его ногами. Проклинал. Ухватившись за лестницу обеими руками, он, сам не сознавая, что делает, почти побежал вверх по перекладинам, оступаясь, на ощупь ловя перекладины растопыренными пальцами и впиваясь в них ногтями, пока не оказался на высоте по крайней мере трех метров. Там он остановился, пораженный.

Внезапно стало холодно и все скрылось в дымке.

Это случилось так неожиданно. Холод внутри и холод снаружи. И никакой ярости. Никакого бешенства. Даже слов больше не было.

Дымка рассеялась. Где-то внизу, как тростинки, подрагивали ноги. Над головой побелевшие от напряжения руки стискивали боковины лестницы.

Все его тело, застывшее в момент движения, распласталось на лестнице, как тело мученика на колесе. Колесо повернется, и тело разорвет на части.

Сесил Парслоу окликнул проходившую мимо Мейми. Он стоял, прислонившись к своему забору, почесывая шею.

— Что случилось, Мейми ван Сенден? Чего это ты так вылетела с участка Самнеров?

— Да он совсем чокнутый, — сказала она.

— Кто?

— Этот Джон Самнер. Напугал меня до смерти. У него на губах пена была. А мамы его нет дома.

— Он один? — недоверчиво и с испугом спросил Сесил.

— Говорит, что один.

Сесил состроил гримасу.

— Сама ты чокнутая. Ничего особенного с ним не случилось, раз он с тобой говорил.

— Я-то не чокнутая. Посмотрел бы сам. Я просто стояла и все видела. Сущий клоун.

— У него был припадок, а ты ничего не сделала?

— Да они с ним все время случаются. Мне просто жутко стало. Хочешь яблоко?

— Ты же его все обслюнявила. Нет уж.

Мейми фыркнула и повернула к дому. Огрызок она бросила в кусты.

Сесил Парслоу направился к участку Самнеров. Это была враждебная территория. Надо было пройти три незастроенных участка и перейти через дорогу. Он заложил большие пальцы за пояс и, постепенно ускоряя шаг, важно зашагал. Ему велели не уходить от своего дома. Обедать, вероятно, они будут рано: мама поедет к тете Эллен показать ей новую машину. Он толком не понимал, почему идет к Самнерам и почему то, что Джон Самнер там один, его тревожит. Может, это было любопытство. С этим мальчишкой всегда связана опасность. Быть с ним в одном классе и то уже было скверно. Но еще хуже жить с ним на одной улице. И все равно он продолжал идти, пока не дошел до арки из фруктовых деревьев. Там он остановился, все еще держа руки за поясом, но в общем чувствуя себя очень неуютно.

Он не любил заходить к Самнерам. Неприветливое место. Слишком все чисто и аккуратно. Вообще-то он ничего особенного против Джона Самнера не имел, но каждый их разговор кончался ссорой. Джон Самнер всегда называл его Сисси, а другие ребята — Сесил, или Си-дал, или Визил. Бесило его только Сисси. Это для него — как красное для быка. Как-то раз после школы он за это ткнул Джона Самнера кулаком, и кончилось все чудовищной дракой с Гарри Хитчманом. И это было нечестно. Гарри больше него вдвое, ручищи как у пятнадцатилетнего. И чего это он взъелся из-за Самнера? Лучше улицу перейти, чтобы с ним не разговаривать, Гарри такой же, как все ребята. Все они при любом удобном случае избегают Самнера, потому что ему не разрешают и то и это, а играть с ним так же весело, как сидеть в церкви. Но он, Сесил, не избегает.

Мама говорила, что Самнерам не следовало посылать Джона в обычную школу. Это несправедливо по отношению к остальным. Он такой, мама сказала, потому, что семья у них слишком умная. Слишком много мозгов до добра не доводят.