Жмурясь от слепящего утреннего солнца, он долго глазел на заслонявший горизонт гигантский металлический каркас трансбордера[1] с едва угадывавшимися на нем хлопотливыми фигурками людей.

Господин Монд ждал, поскольку всякий иной образ действия ему представлялся невозможным. Время от времени он подходил к двери, ведущей в номер соседки, прижимался к ней ухом, затем снова занимал свой наблюдательный пост у окна, а так как холод пробирал до костей, он накинул пальто и засунул руки в карманы.

Было около десяти, когда ему пришло в голову, что когда его окликнут из соседнего номера, шум города и порта может заглушить этот зов. Не без сожаления он затворил окно. В этот момент на сердце легла тяжесть. Со странной улыбкой он посмотрел в зеркало. Там в чужом пальто рядом с измятой постелью стоял посреди гостиничного номера он сам. Стоял и не понимал, что теперь делать.

В конце концов он, словно в зале ожидания, опустился на стул подле пресловутой двери и принялся, опять-таки как в зале ожидания, перебирать в уме предположения, возможные опасности, досчитал до ста, потом до тысячи, сыграл в орла и решку, пытаясь таким образом решить, оставаться здесь дальше или нет, но вдруг дернулся, будто спящий, которого внезапно разбудили, потому что и в самом деле, похоже, вздремнул. За дверью слышались шаги, и ходили там уже не босиком, а на высоких каблуках. Они звонко постукивали, хотя походка была вялой.

Он кинулся к двери, постучал.

— Войдите!

Женщина была уже совсем одета, на голове маленькая красная шляпка, в руке сумочка — она собралась уходить. Еще несколько секунд, и он бы ее упустил. О своем туалете она позаботилась тщательно, будто ровным счетом ничего не произошло: макияж был полностью завершен, странно смотрелся нарисованный крошечный ротик — оттого, что он был меньше ее настоящего рта. Его бледно-розовые края выглядывали из-под алой помады, будто нижняя юбка из-под верхней.

Без тени замешательства она бросила на него острый взгляд через плечо, будто проверяя, вправду ли это тот же господин, что был здесь ночью, — видно, лица совсем не запомнила, — и принялась озираться, ища, где перчатки; зато он, напротив, смущенно замер в дверях.

— Вам лучше?

— Есть хочу, — обронила она.

Отыскала наконец свои перчатки, такие же красные, как шляпка, и вышла из номера, не удивляясь тому, что он идет к лестнице за ней следом.

Отель между тем сменил обличье. При свете дня его вестибюль стал больше напоминать зал приемов — он выглядел почти шикарно. Служитель, восседающий на месте администратора у стойки красного дерева, был во фраке, стены, как он только теперь рассмотрел, обшиты деревянными резными панелями, по углам зеленые растения в кадках, и посыльный у двери тоже в зеленом.

— Такси не угодно?

Не он, а женщина сказала «нет», между тем как господин Монд, сам не понимая почему, старался не встречаться глазами со служителем у стойки администратора, хотя видел его впервые в жизни. По правде сказать, господина Монда стеснял его убогий костюм. В нем он чувствовал себя неуклюжим. Может быть, ему и усов уже не хватало?

На улице он пристроился слева от своей спутницы, она же куда-то уверенно зашагала, не обращая на него внимания, но и не удивляясь, что он идет с ней рядом. Внезапно она свернула направо, потом они очутились у Старого порта, на углу авеню Канебьер. Женщина толкнула стеклянную дверь ресторана, вошла и с видом человека, которому все тут привычно, двинулась вперед, огибая столики.

Господин Монд шел за ней по пятам. Здесь было три этажа, на каждом — просторные залы с застекленными отсеками, и всюду ели. Сотни людей, теснясь друг к другу, без устали жевали, а в это время между столиками, по коридорам, по лестнице сновали официанты и официантки, разнося лангустов, буйабес[2] и блюда с горами моллюсков.

В оконные проемы лились потоки солнечных лучей. Они здесь достигали пола, как в больших магазинах с громадными витринами, так что снаружи сотрапезники были видны с головы до пят. Все поглощали пищу. И поглядывали друг на друга, кто с любопытством, кто бездумно. Иногда кто-нибудь, теряя терпение, взмахивал рукой и звал:

— Гарсон!

От густого запаха чеснока, шафрана и ракообразных першило в горле. Над всеми ароматами превалировал дух лангуста. Пронзительная нота: лангусты были всюду — на подносах в протянутых руках официантов, почти на каждом столе, а еще на тарелках едоков, собравшихся уходить: там от них оставались голые опустевшие панцири.

Молодая женщина нашла два свободных места у стены. Когда сели, господин Монд оказался напротив, лицом к лицу с ней. И тотчас с удивлением заметил, что она чрезвычайно внимательно всматривается в нечто, расположенное у него за спиной. Оглянувшись, он обнаружил, что там зеркало.

— Я такая бледная… — вздохнула она. — Гарсон!

— Вот! — Пробегая мимо, официант подбросил им на стол гигантское меню, размноженное явно на ротаторе — все в фиолетовых и красных пятнах типографской краски.

— Гарсон!

— Мадам…

— Колбаски сегодня хорошие?

Господин Монд поднял голову. В это мгновение его осенило. Если бы он задал подобный вопрос — черт возьми, сомнения нет! — то официант, любой официант мира сего, разумеется, ответил бы, что колбаски превосходны, ведь таково его ремесло. Только вообразите официанта, который говорил бы клиентам: «Блюдо плохое! Не ешьте его!»

Этот, само собой, тоже ответил «да» на вопрос молодой женщины, но это было не абы какое «да». Чувствовалось, что ей он не солжет, к ней у него совсем иное отношение, не то, что к сотням клиентов, кишащих на всех трех этажах огромной фабрики по поглощению пищи.

Гарсон держался с ней почтительно и вместе с тем фамильярно. Он признавал, что среди таких, как она, иные кое-чего стоят. Эту он уважал за успешность. Не хотел причинить ей вред. А значит, следовало осмыслить ситуацию. Он повернулся к господину Монду, пытаясь оценить, что за птица:

— Если позволите дать вам совет…

При этом он не терял контакта с женщиной. К чему слова, если им достаточно незаметного знака? Казалось, он спросил ее: «Крупная дичь?»

Поскольку она сохраняла равнодушную мину, он склонился над меню, отчеркнул ногтем несколько блюд:

— Для начала, наверное, подойдут мидии… Не стоит труда приезжать в Марсель, если не лакомиться мидиями… А как насчет морского ежа?

Он умышленно утрировал свой акцент южанина.

— Потом славный домашний буйабес с лангустом.

— Мне вы подадите просто лангуста, без супа! — перебила она. — И без майонеза. Соус я готовлю сама…