водить к себе девчонок; ведь тогда было, как в том анекдоте: «есть чем, есть с кем, но негде». В шестьдесят девятом же у меня возникла проблема ещё и «с кем».

— Эээ… я говорю о зачёте, — заявил староста. — Могу тебе помочь его получить.

— Каким образом? — спросил я.

— Сейчас это не важно, — сказал Аверин. — Придёт время — узнаешь. До зачёта ещё далеко. Но способ верный, можешь мне поверить. Мне его парни со старших курсов подсказали. Они об этом Феликсе побольше нашего знают. Сами они так не делали… Но у нас получится — точно тебе говорю.

— Ну… помоги.

— Только у меня есть одно условие.

— Пимочкина?

Славка кивнул.

Таким серьёзным я его давно не видел — мне сразу расхотелось шутить.

— Да.

— Что ты хочешь, чтобы я с ней сделал? — спросил я. — Заставил в тебя влюбиться? Так не смогу: я не этот… не гипнотизёр.

— Отстань от неё, — сказал Аверин.

— Я?

— Да, ты.

Славка насупился. Напомнил мне моего младшего сына — то примерно с таким же серьёзным видом пытался поговорить со мной «по-мужски». Невольно вспомнил тот разговор, когда младшенький доказывал, что это я ушёл из семьи — бросил их ради… Не запомнил, что именно наговорила сыну обо мне моя бывшая жена. Обвиняла в супружеских изменах? Или в том, что променял семью на «пьянки с приятелями»? Слышал от неё разные версии. Помнил только, что о реальных причинах нашего расставания она детям не сказала.

Вздохнул.

— Я к ней и не приставал. И пирожки у неё не выпрашивал. Она их сама приносит — по собственной инициативе или по дурости.

— Поклянись, что отступишься от неё, — потребовал староста. — Поклянись! И считай, что зачёт по вышке уже у тебя в кармане.

Я вздохнул, покачал головой.

Старался не улыбаться.

— Чем ты меня слушал, Слава? — сказал я. — Сколько раз можно повторять одно и то же? Я не претендую ни на руку, ни на сердце Светы Пимочкиной — ни на прочие части её тела. Комсорг не в моём вкусе. Понимаешь? Мне нравятся другие девчонки.

— Такие, как Королева? — подал голос Паша.

Он вертелся около зеркала, укладывал расчёской свою рыжую шевелюру.

— Возможно, что и такие, как Нежина, — сказал я.

Пожал плечами.

Добавил:

— А Света Пимочкина — хорошая девчонка. Умная и красивая — с этим спорить не стану. Но она совершенно не интересует меня, как женщина. У меня на неё не сто… эээ… нет, и не будет никаких планов. Я вам об этом уже говорил. И повторяю снова. Кто её папа — меня тоже не волнует.

— Поклянись, — потребовал Аверин.

Смотрел на меня сверху вниз, пытался пригвоздить к кровати суровым взглядом.

— В чём? — спросил я. — В том, что Светка не в моём вкусе? Так и есть. Снова это повторяю. Запиши, чтобы не забыть. Чего тебе ещё от меня нужно? Спа… эээ… ходить я с ней не собираюсь. За это можешь не переживать. Но от её пирожков не откажусь — тут хоть режьте меня.

Могильный хмыкнул.

Слава махнул рукой.

Мне почудилось, что после моих слов он повеселел.

— Ешь свои пирожки, — сказал Аверин.

Кивнул на стол, куда вчера выложил гору газетных свёртков.

— Мамка тебе тоже пирог с рыбой передала. Съесть его нужно сегодня-завтра, чтобы не пропал. Она так сказала. Там ещё сало, копчёная рыба… и что-то ещё — я не смотрел. Ты лучше меня разбираешься, что можно долго хранить — что нельзя. Посмотришь.

Он поправил красную повязку на руке.

— А на счёт Феликса можешь не переживать: проставит он тебе в декабре зачёт, не отвертится. Вот это — я тебе обещаю.

Переглянулся с Могильным.

Парни усмехнулись — как те заговорщики.

— И кстати, мужики, — сказал староста, словно вдруг о чём-то вспомнив. — Спешу вас расстроить. Не получится у нас в пятницу махнуть на пикник — только не на этой неделе. Завтра и девчонкам об этом скажу. Потому что седьмого мы всей группой дружно пойдем на демонстрацию.

— Это ещё с какой такой стати? — спросил Могильный. — Нет, Слава, если не будет пикника, то я с отцом на рыбалку махну — на Михайловский ставок. Или поведу Ольгу в кино: в праздничные дни наверняка что-то интересное покажут. А может и в театр! Чего я на этих демонстрациях не видел?

— Меня сегодня в деканат вызывали, — сообщил Аверин. — По поводу грядущей годовщины Революции. И по поводу демонстрации. Велели провести с нашей группой беседу. Объяснить вам, что демонстрация седьмого ноября дело очень нужное и очень важное. И обязательное для всех студентов горного.

Пашка приоткрыл рот, собираясь возразить.

— А тех, кто на неё не явится — перед Новым годом лишат стипендии, — сказал староста.

Могильный выдохнул — словно сдулся.

— Вот гады, — пробормотал он.

Слава развёл руками — будто говорил: «Ну а я что могу сделать?»

* * *

Вечером шестого ноября я дождался, пока Аверин и Могильный уйдут на очередное патрулирование города, запер на ключ дверь комнаты. Достал из-под кровати чемодан, вынул из него свёрток с обрезом — развернул плед. Убедился, что укороченная с двух сторон винтовка системы Мосина мне не приснилась. Не держал её в руках с того дня, как вернулся от Каннибала — стал уже сомневаться, действительно ли хранил среди своих вещей огнестрельное оружие, или то были мои фантазии.

Обрез выглядел настоящим. Как и запах оружейной смазки. Я погладил рукой гладкую поверхность древесины. Подушечками пальцев ощупал вмятины на ложе. Провёл пальцем по стволу — там, где остались следы от крепившейся раньше на винтовке прицельной планки. Планка сейчас отсутствовала. Да она и не была мне нужна. Даже не думал изображать снайпера, как там, в тире. Из обреза я собирался стрелять почти в упор — по большой мишени: помнил, что Горьковский душитель был крупным мужчиной.

Высыпал из платка на плед патроны. «Калибр семь шестьдесят два». Такие же патроны я использовал при охоте на кабанов, когда ездил со своими начальниками в заповедник. Вот только тогда у меня была винтовка с оптикой. Да и патронов побольше, а не жалкая кучка, как сейчас. Пересчитал боеприпасы, коснувшись каждого взглядом. Пять штук —