— Меня не волнует, — сказала она. — Но это не значит, что я…

— Ты поставила крест на нашем браке, сказав, что пойдешь по жизни сама, и прекрасно понимаешь, что я сделал то же. Неужели ты думала, что, кроме тебя, нет женщин и длинными, зимними ночами, меня согревали только мысли о тебе?

— Конечно же, я так не думала!

Но внутри у нее все сжалось от горечи — она ревновала, да, но предпочитала верить, что он оставил ее ради медицины. Они любили друг друга, да, но счастье каждый представлял по-своему. Она хотела иметь дом с парком, детей и мужа, у которого семья стояла бы на первом месте, и который проводил бы семейные торжества и праздники вместе. Он видел себя на поприще служения людям где-нибудь за Полярным кругом, где жители все еще бессмысленно умирают от недостатка квалифицированной медицинской помощи. Она представляла его в героических рискованных ситуациях: вот он пробирается сквозь снежную бурю, чтобы спасти жизнь или же принять в этот мир новую; летит на вертолете до какого-нибудь затерянного в снегах селения; делает искусную операцию почти без инструментов. Врач-фанатик, преданный делу. Но она никогда не видела его в своих мечтах рядом с женщиной. Другой дающей ему ласку. И когда он только предположил эту возможность, Оливия ужаснулась.

Она попыталась сохранить самообладание, чтобы не выдать себя. Но в горле стоял ком, и когда она попыталась проглотить его, вырвался всхлип.

— Ты плачешь, Лив? — ошеломленно спросил Грант.

— Да, — ответила она, смахивая с глаз расплывчатую пелену, поскольку не было смысла скрывать очевидное.

— Из-за чего?

— Потому что видеть и слышать тебя — значит вспоминать, каково быть отвергнутой. Я думала, что снова найду счастье, но теперь не уверена, смогу ли я когда-нибудь по-настоящему полюбить другого мужчину. — Ее голос становился все громче, заглушаемый плеском и журчанием фонтана, но она не могла остановиться, словно внутри у нее внезапно открылся шлюз и все эмоции хлынули бурным потоком. — Зачем ты вернулся, Грант? Чтобы воскресить болезненные воспоминания?

— Оливия, — сказал он, взяв ее под руку. — Держи себя в руках, дорогая, если опять не хочешь стать звездой аттракциона сегодня вечером. Сколько ты выпила?

— Отнюдь не достаточно, — крикнула она. — Мне никогда не нужна помощь, чтобы сделать из себя дуру, когда дело касается тебя. Но если я компрометирую тебя перед твоей новой подружкой, пожалуйста, ты свободен, беги к ее ноге!

— И оставить тебя одну перед толпой стервятников? — Он бросил презрительный взгляд на благовоспитанное сборище, ближайшие представители которого внимательно наблюдали за ними. Прикрывая ее собой как щитом, Грант провел ее через лужайку и сад на пруд с лилиями. — Вот, — сказал Грант, ведя ее по усыпанной гравием дорожке к скамейке, укрытой в беседке, вход которой был вырезан в форме большой замочной скважины. — Чудесное, уединенное место. Сядь и успокойся.

Он протянул ей чистый платок и, пока она стирала с лица остатки макияжа, смотрел в сторону.

— Я не знаю, что меня так взволновало, — бормотала она. И слезы готовы были снова брызнуть из глаз.

Он вздохнул, наклонился к ней, привлек ее голову к своей груди и смиренно сказал:

— Нет, ты знаешь. Мы оба знаем. И я думаю, мы достигли точки, когда притворство, приведет ни к чему хорошему.

Она не представляла, что он имеет в виду, ее это не волновало. Ей было достаточно слышать, как бьется его сердце, чувствовать себя в его объятиях. Словно не было горьких одиноких восьми лет…

— Лив, мы можем разыгрывать перед публикой сцены, показывать, какая у каждого из нас личная жизнь, убеждать всех, в том числе и самих себя, что у нас все кончено. Но сможем ли мы долго играть в маленьком городке, постоянно сталкиваясь друг с другом?

Оливия так удивилась, что забыла про все: про слезы, про свою гордость, не позволяющую показаться ему заплаканной, про ревность…

— О чем ты говоришь? Только недавно ты согласился, что мы не можем быть даже друзьями, — она уперлась ладонью в его грудь, отталкивая его… но очень слабо.

— Быть друзьями недостаточно. Мы всегда хотели, большего друг от друга. И может… — он дышал тяжело, — может, действительно лучше… как говорится, не трогать лихо, пока оно тихо?

— Ты говоришь загадками! — воскликнула она. — Я уже потеряла голову от тебя и от твоих экстравагантных поступков.

— Так слушай. На свадьбе Джастина Грира ты была само спокойствие. Я бы сказал — ледяная леди. Но ты увидела меня, и лед стал таять. Лив, ты запуталась, и я, честно говоря, тоже. Я согласился подменить Джастина, уверенный, что оказываю услугу старому другу, где бы он ни жил — хоть в Африке. И, знай я, что снова окажусь в твоих путах, я бы ему отказал.

— Разве ты не знал, что я живу здесь?

— Джастин упоминал об этом.

— Тогда тем более непонятна твоя наивность! Или ты был уверен, что я для тебя пустое место?

— Лив, я думал, что прошло достаточно времени, и мы оба сможем справиться с этим. И мне было любопытно, как ты живешь, но не скрою, что мною двигало и честолюбие: я хотел, чтобы твой отец, его друзья и ты увидели во мне, наконец, личность, высококвалифицированного врача.

— Напрасно ты так думаешь, Грант, — сказала она. — Что бы о тебе как о мужчине и личности ни думал мой отец, твой медицинский профессионализм он всегда уважал.

— Нехотя в лучшем случае. По его мнению, только люди из высшего общества, богатые, могут стать профессионалами. Дети простых людей, вроде меня, из рабочих районов, никогда не дойдут до конца, как бы сильно они ни старались. Мы можем знать, как владеть скальпелем, но мы никогда не научимся пользоваться вилкой и ножом.

Это ей говорил умный, талантливый, искушенный в жизни, способный своим очарованием сразить даже камень тридцатипятилетний мужчина, но она увидела в его голубых глазах дерзкого мальчишку, которым он когда-то был. Мальчишку из бедной семьи, где работала одна мать, пока не заболела, а бездельник отец с утра до вечера читал ему нотации…

— Грант, тебе больше не нужно доказывать, что ты личность, разве ты не понимаешь? — мягко сказала она. — Ты добился очень многого, думаю, мой отец даже не предполагал, как далеко ты пойдешь в своей профессии.

— Дело не в отце, Оливия, дело в нас: если бы мы верили друг в друга и в наш брак, ни он, ни кто-либо другой не разлучили бы нас. Как же так получилось? Ведь мы любили друг друга.

— Я думала о том же, — сказала она.

Его взгляд блуждал по ее лицу, обволакивал лаской каждую черточку, особенно задерживаясь на ее губах и на глазах.

— Мы пережили так много, может, сделать попытку вернуться к прошлому?

Да, но смогут ли они забыть обиды и все, что мешало, и в конце концов разрушило их брак? Достаточно ли одного желания, чтобы изменить что-то, или есть вещи, которые нельзя исправить, как бы сильно они ни старались?