за злосчастие своих преступлений все будут убиты, переведутся цари в том доме. О, мубад, знающий бога! берегись пристрастия ко мне, чего бы всевышний не потребовал с меня, с тебя спрошу, это — на твоей ответственности“. После мубад судил; если в споре между царем и истцом, последний оказывался правым, он давал ему удовлетворение; если кто предъявлял ложные притязания к царю и не имел доказательств, то мубад приказывал подвергнуть его суровым наказаниям, каким должен подвергаться всякий, кто выискивает пороки в царе и государстве, проявляя свою дерзость. Когда царь оканчивал с тяжбой, он снова возвращался на трон, возлагал на голову корону и обращался к благородным и приближенным; „Я начал с самого себя, дабы у вас прекратилась страсть к притеснению кого-либо. Итак, удовлетворите теперь всякого, кто обижен вами“. В этот день тот, кто был ближе к царю, становился дальше; кто был сильнее, становился слабее. Так было от времени Ардашира до дней Иездеджерда.[85] Иездеджерд изменил обычаи предков, ввел правило чинить |40| в мире несправедливость, положил плохие законы. Люди впали в нечестие, распространились ненависть и проклятие. Вот в его ставку вбежал неожиданно неоседланный конь; конь был таких статей, что находившиеся там благородные признали его превосходным; все старались схватить его, но никто не мог схватить, пока конь не подошел к Иездеджерду и не встал тихо у дверей ставки. Иездеджерд сказал: „Встаньте поодаль! Это — подарок, который посылает мне всевышний“. Затем он поднялся, тихонько подошел к коню, схватил его за гриву, погладил рукой по морде, а потом точно так же ниже, по спине. Конь не двигался, был совершенно спокоен. Иездеджерд, потребовав седло и узду, взнуздал его, положил седло, туго затянул подпругу и только что собирался перекинуть подхвостник, как конь вдруг лягнулся, ударил его в сердце, убил на месте и умчался вон. Никто не мог его схватить, никто не знал откуда он пришел и куда делся. Люди сошлись на том, что это был посланный всевышним ангел, чтобы освободить их от притеснений.[86]

Рассказ в том же смысле. Рассказывали, что Умара сын Хамзы сидел в собрании халифа Васика в день разбора жалоб на обиды. Один человек поднялся и сказал, что он потерпел притеснения от Умара, пожаловался на него: „Он захватил мой земельный участок насилием“. Повелитель правоверных приказал Умара: „Встань против истца и предъяви свои доказательства“. Умара ответил; „Я — не противник ему. Если его земельный участок находится у меня, я отдаю ему. Я не встану с того места, которым удостоил меня халиф, посадив на него, и не могу нанести урона своему сану и чину из-за какого-то земельного участка“. Все вельможи одобрили его высокое великодушие.[87]

Да будет известно государю, что следует творить суд лично, выслушивая обе стороны. Когда государем является тюрок, тазик, или лицо, которое не знает арабского, не читает постановлений шариата, волей-неволей является нужда в заместительстве, дабы вести дела вместо него; потому все казии являются заместителями |41| государя. Надо, чтобы государь создавал казиям авторитет, надо, чтобы у них было в совершенстве содержание и сан, потому что они заместители, от него имеют знаки достоинства, они — чины государя, вершат его дело. То же самое относительно хатибов, которые совершают молитву в соборных мечетях. Следует выбирать людей богобоязненных, знающих наизусть коран, так как молитва — дело важное. Молитва мусульман зависит от молитвы предстоятеля; когда порочен намаз имама, порочен намаз тех людей. Также следует назначать в каждый город мухтасиба,[88] чтобы он проверял точность весов и установленные цены, наблюдал за торговлей, чтобы все было правильно. Пусть мухтасиб надзирает за всем, откуда бы что ни привозили и ни продавали на базарах, чтобы не происходило подделки, чтобы были точны гири; пусть мухтасиб применит разрешение на дозволенное и запрещение на недозволенное. Государь и государевы чины должны содействовать тому, чтобы он пользовался значением, это является одним из правил господства, показателем благоразумия, а если бедняки впадут в несчастие, люди базаров будут покупать и продавать, как хотят, одолеет роскошество, станет явным разврат, потеряют значений предписания шариата. Это дело всегда приказывали исполнять одному из приближенных, то ли государеву слуге, то ли старому тюрку;[89] он не делал снисхождения и его боялись равно как знать, так и простой народ. Все дела шли согласно справедливости, законы ислама были крепки, как вот приведено в этом рассказе.

Рассказ относительно этого. Рассказывают: султан Махмуд всю ночь пил вино с приближенными и надимами, опохмелялся. Али Нуштегин и Мухаммед Араби,[90] которые были сипах-саларами[91] Махмуда, присутствовали на этом собрании, пили вино всю ночь, бодрствовали.[92] Когда день уже подошел ко времени завтрака, Али Нуштегин захмелел, бодрствование и излишество в вине произвели на него свое действие. Он попросил разрешения у Махмуда отправиться к себе домой. Махмуд сказал: „Неудобно ехать тебе при ясном дне в таком виде. Отдохни здесь до дневного намаза, потом протрезвеешь и отправишься. А не то мухтасиб увидит тебя в таком состоянии и накажет, твое достоинство потерпит поношение, я буду печалиться, а сказать ничего не смогу“. Али Нуштегин был сипах-саларом над пятьюдесятью тысячами человек; он был отважен, герой своего времени, его оценивали как тысячу человек, он и не допускал, что мухтасиб может подумать о чем-нибудь таком. Он сделал гордый вид[93] и сказал: „А я все-таки поеду“. |42| Махмуд сказал: „Тебе виднее; пустите, чтобы он ушел“. Али Нуштегин сел верхом, отправился в свой дом в сопровождении великого поезда из конницы гулямов и слуг. Мухтасиб его увидал. Он был с сотней всадников и пехотинцев.[94] Увидав Али Нуште-гина этаким пьяным, он приказал, чтобы его сняли с лошади, спешился сам и побил его собственной рукой без всякого снисхождения, так что тот землю кусал. Свита и войско смотрели на это и никто не осмелился даже двинуть языком. Этот мухтасиб был из государевых слуг, старый тюрок, имевший большие заслуги. Когда он удалился, Али Нуштегина отнесли домой; он твердил всю дорогу: „Со всяким, кто ослушается султана, будет то же самое, что со мной“. На другой день Али Нуштегин, обнажив спину, показал ее Махмуду, — она была вся в ссадинах. Махмуд засмеялся и сказал: „Сделай зарок, никогда не выходить из дому пьяным“. Когда порядок царства и законы управления заложены крепко, дело правосудия идет таким образом, как было упомянуто.

Рассказ. Я слыхал, что в Газнине хлебопеки позакрывали двери лавок и не