стало хлеба. Пришельцы и бедняки попали в тяжелое положение, пришли с челобитной ко двору и пожаловались султану Ибрахиму. Тот приказал позвать всех, сказал: „Почему вы задерживаете хлеб?“ Сказали: „Всякий раз как в этот город привозят пшеницу и муку, их покупают твои хлебники и кладут в амбар. Говорят, таков приказ“. Они не допускают, чтобы мы купили хоть один ман муки“. Султан приказал привести придворного хлебопека и бросить его под ноги слона; когда он умер, его прикрепили к клыкам слона и пронесли по городу, всенародно провозглашая: „Сделаем так со всяким из хлебников, кто не откроет двери у лавки“; затем пустили в оборот его склад. К вечернему намазу в каждой лавке оставалось еще пятьдесят ман хлеба, а никто не покупал.[95]

Глава седьмая. |43|

О разузнавании о делах амиля, казия, шихнэ, раиса и условиях управления.[96]

Пусть посмотрят в каждом городе, нет ли там кого усердного в вере, богобоязненного, не корыстолюбивого, пусть скажут ему: „Благополучие этого города и округи возложили на твою ответственность. То, что всевышний спросит с нас, мы с тебя спросим. Надо, чтобы ты знал дела амиля, казия, мухтасиба и народа, малого и великого, чтобы расспрашивал, доводил до нашего сведения, указывал бы тайно и явно, дабы мы приказали, что будет необходимо. Так мы приказываем''. Если лица, соответствующие своими качествами, откажутся, не примут этого доверия, необходимо их вынудить, приказать неволей.

Рассказ. Говорят, что эмир Абдаллах сын Тахира[97] был справедливым эмиром. Его могила в Нишапуре — место поклонения; всякий, кто что-нибудь попросит у его могилы, получит. Он всегда поручал выполнение должностей людям набожным, подвижникам, не занимался своекорыстием, а только заботился, чтобы были собраны законные налоги и народ не претерпел бы мучений.[98]

Рассказ. Однажды Абу-Али ад-Даккак вошел к эмиру Абу-Али Илиасу, который был сипах-саларом и наместником Хорасана.[99] Этот Абу-Али Даккак опустился перед ним на колени. Абу-Али Илиас попросил: „Дай мне совет“. Сказал: „О, эмир! я спрошу у тебя кое-что, ответишь ли без притворства?“ Сказал: „Отвечу“. Спросил: „Скажи мне, что ты более любишь, золото или врага?“ Ответил: „Золото“. Сказал: „В таком случае, почему ты оставляешь здесь то, что больше любишь, а врага, которого не любишь, захватываешь с собою на тот свет“. Абу-Али Илиас прослезился; он сказал: „Добрый совет ты мне дал! вся мудрость и польза двух миров получилась для меня в этой речи. Ты пробудил меня от сна беспечности“.

|44| Рассказ в том же смысле. Говорят, что у султана Махмуда Гази было некрасивое лицо; оно было желтое.[100] Когда опочил его отец Себуктегин, он начал царствовать и ему подчинился Хиндустан; однажды ранним утром он сидел в отдельных покоях на молитвенном коврике и совершал намаз, — а перед ним были положены зеркало, гребень и стояли два придворных гуляма, а в покои вошел его вазир Шамс ал-Куфат, Ахмед сын Хасана, приветствовал его в дверях покоя. Махмуд сделал знак головой, чтобы тот присел. Освободившись от чтения молитв,[101] Махмуд облачился в каба, надел на голову кулах, взглянул в зеркало, поглядел на свое лицо, улыбнулся и спросил Ахмеда сына Хасана: „Знаешь, о чем я сейчас думаю?“ Ответил: „Владыка лучше знает“. Сказал: „Опасаюсь, что люди не любят меня из-за того, что мое лицо некрасиво. Обычно народ более любит государя с красивым лицом“. Ахмед сын Хасана сказал; „О владыка! соверши одно дело и тогда тебя полюбят более, чем жену и ребенка, более, чем свою душу и по твоему приказу пойдут в огонь и в воду“. Спросил: „Что надо сделать?“ Сказал: „Сочти золото за врага и тотчас народ сочтет тебя за друга“. Махмуду понравилось, и он сказал; „В этих словах тысяча смыслов и полезностей“. Потом он отверз свои руки для даров и благодеяний, миряне полюбили, стали превозносить его, он совершил великие деяния, одержал большие победы; он пошел в Сумнат, захватил его, двинулся на Самарканд, пришел в Ирак. Однажды он сказал Ахмеду сыну Хасана: „С тех пор, как я отнял руки от золота и тот и этот мир достались мне в руки“. До него не было наименования султан. Махмуд был первым лицом, который во времена ислама назвал себя султаном,[102] а уж после него это стало обычаем. Он был справедливым государем, любил науку, был щедрым, неусыпным, с чистой верой, воителем. Время — прекрасно, когда существует правосудный государь.

Предание. В предании говорится, что пророк — да будет над ним божье благословение! — сказал: „правосудность — слава мира и сила султана, в ней — благоденствие простого народа и знати, войска и народа; она — мерило всех добрых дел. Поистине, сам бог |45| ниспослал это списание и в нем равновесие“.[103] Наиболее достойным является тот, чье сердце — вместилище справедливости и чье жилище — место успокоения верующих, разумных, опытных, искренних и мусульман“.

Рассказ. Фузейл сын Иаза[104] сказал: „Если бы мои молитвы были угодны, ни о чем не молил бы как за справедливого султана, ибо его благо — благо рабов и процветание мира“.

Предание. В предании имеется от посланника — да будет над ним божье благословение и мир! — „справедливые на этом свете во имя бога, преславного и всемогущего, в день страшного суда будут на жемчужных кафедрах.[105]

Государи всегда назначали на такие должности, ради справедливости и благополучия народа, людей воздержанных, богобоязненных, не корыстолюбивых, чтобы всегда они представляли дела в истинном свете, как вот сделал в Багдаде повелитель правоверных Мутасим.

Рассказ относительно этого. Это было так. Ни у кого из халифов, потомков Аббаса, не было такого правления, грозной мощи, столько снаряжения и припасов, как у Мутасима.[106] Он имел столько рабов-тюрок, сколько никто не имел. Говорят, что он имел семьдесят тысяч рабов-тюрок. Многих из своих гулямов он возвысил, возвел в чины эмиров. Он постоянно говорил: „Нет лучшего слуги, чем тюрок“. И вот случилось: один эмир позвал своего управляющего и сказал: „Не знаешь ли в Багдаде кого из людей города или базара, кто бы мог одолжить мне динаров пятьсот для одного важного дела. А после сбора урожая я возвращу обратно“. Управляющий пораздумал, вспомнил об одном своем знакомце, который вел на базаре мелкую торговлю и обладал шестьюстами халифатских динаров, приобретенными им в течение долгого времени. Сказал:

„У меня есть один знакомый человек, он держит лавку на