– Роман… Алексеевич… – бормочу я, ощутив его дыхание на своей щеке. – Вы переходите все границы…

– О, я очень плохой мальчик. Накажете? – усмехается он, но все же отступает, позволяя мне вздохнуть свободно. – Дарья? Николаевна?

– Почему вы постоянно делаете паузу между моим именем и отчеством?

– А почему у вас дрожат коленки, когда вы видите меня?

– Вам кажется.

– Вам тоже, – отвечает он.

Не выдерживая его откровенно нездорового взгляда, я прикрываю глаза и выдыхаю.

– Вы переутомились. Идите домой, отдохните, примите ванну с пеной.

Каждое его слово шипящими змеями заползает в мои уши. Я не хочу слышать его, потому что он отравляет меня, лишает покоя.

– Вы сказали, что хотите о чем-то наедине поговорить. – Я снова смотрю на него. Теперь строже, серьезнее. – Я слушаю.

– Вы плавать умеете? – вдруг спрашивает он.

– Умею. И что?

– Купальник завтра прихватите.

– Купальник?

– У Артура бассейн по четвергам. Не откажете же вы ему в совместном занятии?

Не верится, что я все еще стою перед этим извращенцем! Он же в могилу меня закапывает.

– Хорошо, я съезжу с ним в бассейн, – отвечаю я, успокаивая себя, что это только ради мальчика.

Уголок губ Чеховского дергается, но ему приходится переключить внимание на зазвонивший мобильник. И судьба, похоже, продолжает вбивать гвозди в мой гроб, потому что на звонке у этого типа стоит моя любимая песня Depeche Mode «Personal Jesus». Только сейчас она кажется максимально убийственной, идеально подходя Чеховскому.

Он принимает вызов и, поднося телефон к уху, продолжает беседовать со мной:

– Не забудьте купальник. До завтра. Дарья. Николаевна. – Одними лишь губами он посылает мне воздушный поцелуй, разворачивается и уходит.

Приложив ладонь к груди, в которой неистово бьется сердце, я едва не оседаю на пол. Он разрушит. Все разрушит: мою нервную систему, мой брак, мою жизнь.

Легко терять самообладание, когда рядом человек, чья энергетика тебя подавляет. Делал бы кто-то другой подобные намеки, я бы пропускала их мимо ушей или осмелилась пригрозить мужем. Но перед Чеховским я слаба. Он раздавит моего Степу, как таракана по стене размажет.

Я полчаса иду домой, который находится в пяти минутах ходьбы. Дышу свежим воздухом, остужаю голову сентябрьским ветром, заскакиваю в супермаркет за солью для ванн и расслабляющими арома-свечами. Только когда оказываюсь на кассе, спохватываюсь, что это Чеховской поселил в меня мысль принять ванну, отдохнуть. Не то, чтобы я без него до такого не додумалась, просто так церемониально бы к этому не готовилась.

Бреду домой, где Степа уже копошится на кухне, откуда тянется запах свежего ужина.

– Степ, прости, – мурчу я, обняв его со спины. – Снова тебе приходится готовить.

– Раньше ты в три всегда дома была. – Он не отвлекается от перемешивания кусочков мяса на сковороде.

– Не всегда, Степ, не преувеличивай. Раза два в неделю удавалось вырваться. Ты же знаешь, мне удобнее всю бумажную волокиту в школе оставить, а дома себя только тебе посвящать. Смысл мне приходить в три, а потом два часа сидеть проверять тетради и возиться с электронным дневником? Да и к новой школе надо привыкнуть. Я до сих пор в компьютере не разобралась. Столько файлов надо перелопатить. И детки сложные есть, приходится с родителями общаться. В пятницу и вовсе задержусь: родительское собрание будет. А на следующей неделе педсовет. Степ, ты же знаешь, что я не по своей прихоти задерживаюсь.

Он вздыхает, откладывает лопатку и приступает к нарезке томатов.

– Может, на выходных к маме съездим? – спрашивает, так и не глядя на меня. – Помочь ей надо.

Мама у Степы пожилая, одинокая, но из своей деревни категорически уезжать не хочет. Уже много раз уговаривали ее к нам переехать. Бесполезно. Боится потеснить нас в наших восьмидесяти пяти квадратах.

– Хорошая идея. Давай, – улыбаюсь я и, подтянувшись на носках, чмокаю его в щеку. – Пойду помоюсь, раз уж ты сегодня повар.

Степа не поклонник шуток, но когда я превращаю наши напряженные разговоры в кокетливую игру, у него пропадает желание ругаться.

Набрав ванну, залезаю в нее и не сдерживаю стона. Кожу приятно обволакивает горячей водой, по спине и бедрам бегут мурашки. Я закрываю глаза, расслабляюсь и наслаждаюсь этим чудным мгновеньем. Вдыхаю запах ароматной пены и свечей, но чувствую злосчастный дорогой парфюм. Не думаю, что я пропахла им, да и Степа почуял бы, не упустил бы из вида, обязательно выведал бы, не приставал ли кто ко мне. Кажется, я просто в памяти воспроизвожу все, что касается Чеховского: его запах, глаза, голос, порочную ухмылку. Он каждым своим словом, шагом, действием, взглядом диктует мне, что делать. В марионетку превращает, дергая за ниточки и зная о моем бессилии перед ним.

Распахиваю глаза, когда все инстинкты собираются в узел и оседают внизу живота, разводя там пожар. Но даже добавив холодной воды, не остываю. Какое-то нездоровое возбуждение стискивает колючими щипцами, требуя вырваться наружу. Я обнимаю плечи руками и ежусь. Нельзя позволять Чеховскому командовать мной! Но я не могу отделаться от его превосходства даже здесь, дома, в родных стенах, где в нескольких метрах от меня любимый муж накрывает на стол. Безвольно думаю о самых грешных вещах: размышляю, а какой он, Роман Чеховской, в постели? Такой же, как Степа? Или он думает о партнерше и заботится, чтобы оба получили желаемое?

Снова закрываю глаза и не замечаю, как рука соскальзывает в воду и проникает между ног. Пальцами задеваю вершину складок, где сосредоточилось возбуждение, и закусываю губу, выгнувшись. Медленно массирую себя, сдавленно постанывая и фантазируя, что я не одна. Что удовольствие мне доставляет мужчина, который видит во мне самую потрясающую в мире женщину. У которого глаза горят, когда он смотрит на меня. И эрекция не только по праздникам, а всякий раз, стоит мне улыбнуться, игриво наклониться или засмущаться.

Я едва не тону в ванне, мастурбируя все интенсивнее и живее. Ярче представляя себя в мужских объятиях. Заглушая стоны плотно сжатыми губами. Но когда меня сотрясает в сладком спазме, а перед глазами начинают зажигаться вспышки, я не сдерживаю крик.

– У тебя все хорошо? – доносится голос Степы.

Все еще содрогаясь и слыша собственное бешеное сердцебиение, я выравниваю дыхание и отвечаю:

– Да, Степ, свечкой обожглась.

Снова я вру ему. Вру, потому что мысленно изменяю ему с другим мужчиной. С тем, кто хочет мою жизнь покромсать. Чувствую себя последней шлюхой.

Кукла ерзает на моих коленях, как последняя шлюха. Заливает, что соскучилась и что поняла мой намек.

– Знаю, зачем ты свой ремень оставил. – Ноготками лезет под рубашку. – Ты будешь меня наказывать, да? Наказывать свою плохую девочку?