листья ещё не опали. Горят яркой желтизной и прочно держаться за ветки. Представляю, как ты пылаешь, когда из-за туч выглядывает солнце. Но даже ты, холёное дитя под присмотром, не сможешь избежать тюрьмы времени. Нет на твоих ветвях ни одного зелёного листа. Ты также неволен, как и все – приходит время, и ты обязан окрасить свою крону в цвет золотому солнцу. А наступит час, и не удержишь ты ни одного листочка. Так что не надо тут стоять и смотреть на меня как на ничтожество: мы ещё поглядим, кто из нас крепче».

Дворецкий провёл рыцаря Гвадемальда через одну из дверей в длинное помещение с низким потолком. Здесь царила тьма и сырость. Пахло копотью жировых горелок и псиной. В другом конце помещения чернела дверь, ведущая в большую залу. На хорах залы располагались большие окна, обеспечивающие обилие света. Но из-за этих окон тут гулял ветер, тело пробирал озноб. Залу заполняли ряды деревянных штативов для копий и мечей. На одном таком штативе хватало места для дюжины копий, но все штативы пустовали. Хорошо это или плохо, Гвадемальд не знал. Оружие роздано, значит в государстве достаточно воинов. Но оружие не на складах, а в руках, и, выходит, не только в Дербенах страх обрёл реальные формы. Дворецкий провёл рыцаря ещё через несколько коридоров и вот, ноги Гвадемальда уже ступали по мягкому гумэйскому ковру, привезённому в давние времена из далёкой южной земли Имурад Гумэ. Зеленоватый ковёр подобно лучу рассекал каменный коридор с массивными колоннами с одной стороны, и стеной, увешанной выцветшими гобеленами с другой. Дворецкий оставил Гвадемальда посередине этого длинного коридора, напротив резной двери. Учтиво извинившись, как это обычно делают придворные, старый дворецкий попросил обождать и исчез за колоннами. Рыцарь остался в тишине каменного коридора. В дальнем конце его он заметил фигуру старика, обкуривавшего гобелены пучком сухих трав. Каждый раз, как старик дул на тлеющие травы, на гобелены клубился белый дым, а моль, съевшая нижние кромки всех полотен, разлеталась по коридору, а затем снова исчезала в бледных узорах на старых тканях. Даже история, запечатлённая на гобеленах, чтобы пережить века, безжалостно пожирается жизнью – маленькими крылатыми гадиками, которых интересует только пища. От таких мыслей Гвадемальд почувствовал себя крошечным и совершенно бессильным существом: вся тяжесть непонимания смысла жизни обрушилась на него, подобно той громадине, рухнувшей на Дербены десять лет назад. А ведь именно сейчас он должен думать о том, что скажет королю.

Резные двери отворились, и показался тот самый старый дворецкий. Он пригласил Гвадемальда войти. Это оказался небольшой, светлый зал с высокими окнами из стекла. Стёкла подобных размеров могли позволить себе только очень богатые люди, а сохранять комнату в тепле, когда в стенах такие большие окна – вообще только короли. Сами стены залы выполнены из светлого камня, ровного, отполированного до блеска. Вдоль стен ряд деревянных манекенов, облачённых в сияющие доспехи, а по углам расположены массивные малахитовые ванны, украшенные живой зеленью и деревцами. Вода в ваннах не стоит, а плещется, потому что в каждой с горки из булыжников ниспадает ручеёк, издавая приятное журчание. В зале горят два камина, но того отвратительного запаха костров, который Гвадемальд ещё не забыл, тут нет. Центральным предметом в помещении является стол с белой скатертью, заставленный различными яствами, блестящими жиром в свете нескольких свечных канделябр. Да, свет этому столу дарили не дешёвые жировые светильники, коптящие черным и вонючим дымом, а настоящие восковые свечи, горящие ровно, тихо, добавляющие пространству мягкий аромат полевых цветов. За столом сидел широкоплечий бородач с длинными русыми волосами. Гвадемальд повидал много длинноволосых, но ни у кого локона не светились такой чистотой и ухоженностью. Всё остальное в этом человеке было большое: и губы, и нос, и голова, и пальцы. С его плеч ниспадал дорогой кафтан, расшитый золотом, жемчугом и драгоценными камнями. Чёрная ткань кафтана была столь обильно расшита золотом и россыпью драгоценных камней, что казалось, по блестящему полотну текут тонкие ручьи чёрных вод. Кафтан принадлежал королю Девандину.

Как и любой правитель, коих в Эритании множество, Девандин слыл человеком непростым. Своевольный, храбрый, горячий и непредсказуемый Девандин часто одним словом ставил в тупик придворных, жрецов, магов и даже королей соседних земель. Некоторые за глаза называли его сумасшедшим, и они были недалеки от истины. Одним казалось, что он поступает верно, принимая те или иные решения, а другие считали, что хуже короля и быть не может. Но во всех решениях Девандина, сразу или же по прошествии времени, виделся мудрый расчёт и добрый умысел. Этот король славился тем, что никто никогда не знал, о чём именно он думает и как поведёт себя через мгновение. Иногда он выглядел усталым и отрешённым, и, казалось, не слышал, о чём ему докладывал приказчик. Но как только наставало время говорить, Девандин, начав речь степенно и тихо, заканчивал её криком и угрозами «отправить всех на плаху». А иногда, посреди пылкого спора с вассалами о расточительстве, король мог обратиться к кому-нибудь одному из них и тихо, с улыбкой на своих больших устах, изъявить желание посетить его провинцию и попробовать тамошнего эля. В подобные моменты, окружающие думали, что король потерял рассудок. И всё же со временем выяснялось, что каждое слово короля и каждая его интонация являлась уместной и необходимой. Вспылит король, и дела на местах, вдруг, начинают налаживаться. Обнимет Девандин сердечно владыку иной провинции, откуда давно не поступало в казну серьёзных средств, и, глядишь, начинает провинция плодоносить, и тянутся оттуда обозы с зерном в столичные закрома. Девандин знал ту единственную правду короля, которая позволяла ему выживать в этой непонятной простолюдинам войне за власть: неважно, как велики твои владения и насколько сильны те, кто хочет твоей смерти – если ты коварен со знатью и добр с простым людом – усидишь на троне дольше тех, кто беспощаден к крестьянам и дружен со сливками общества. В этом Девандин походил на своего соседа короля Хорада из Атарии, кто понимал первостепенное значение простого человека в вечно-работающем механизме под названием история.

– Ваше величество, – заговорил гнусавым голосом дворецкий, – господин Гвадемальд Буртуазье из Кихона прибыл незамедлительно по вашему приказанию.

Гвадемальд сделал шаг вперёд и глубоко поклонился. Девандин отхлебнул из кубка, вытер руки и губы шёлковым полотенцем, спешно встал из-за стола и вышел навстречу рыцарю.

– Да знаю, знаю! – махнул он рукой на дворецкого и крепко обнял Гвадемальда. – Думаешь, я позабыл, как зовут моего верного рыцаря? Пойди прочь, старый дурак!