Механик-водитель бормотал что-то невнятное, вытирая кровь из носа. Больше всех был поражен и напуган Коля Ламков, пересевший на обратном пути на трансмиссию танка, так как боевое отделение было забито снарядами. Три дня назад он едва успел выскочить из легкого Т-70, сгоревшего от прямого попадания в лоб, и вот теперь только случайно не попал под гаубичный снаряд. Анастас Скариди умирал. У него была сломана грудная клетка и отбиты легкие. Агония длилась недолго, и веселый грек из Мариуполя, неестественно вытянувшись, умер у нас на глазах. Я, уже привыкший к смертям, с трудом сдерживал дрожь.

Младший лейтенант Скариди подставил свой танк под выстрел гаубицы, фактически прикрывая мой экипаж. Он поступил, с военной точки зрения, сгоряча. Не рассчитал, что немцы успеют выстрелить. Скариди надеялся опередить фрицев, раздавить орудие, но это обернулось смертью двоих человек. В любом случае, в смелости Анастасу было не отказать. Хотя экипаж считал по-другому. Надо было вести огонь с места. Танковые пушки гораздо скорострельнее гаубиц с раздельным заряжением. Но на войне всего не рассчитаешь.

Танк, хоть и без пушки, с поврежденной башней, мог двигаться. За рычаги посадили Колю Ламкова. Отвезли пехотинцев на их позицию и вернулись к себе. Командир роты, выслушав меня, скривился, как от зубной боли. Откинув брезент, глянул на трупы.

— Людей плохо обучаем. Сами на смерть нарываются… Хотя парень — герой. Ты, Алексей, грамотный, напиши представление на «Отвагу». А танк отгоните к ремонтникам, пока они еще здесь.

Поговорили с лейтенантом Женей Рогозиным, с кем вместе лежали в госпитале. У него во взводе остался единственный танк, которым он же и командовал. Рогозин пожаловался, что комбат ему достался шальной. Гонит танки, не разбираясь, что ждет впереди. Потери несут огромные. Покурили. Потом подвезли еще снаряды, приехала полевая кухня, и мы впервые за несколько дней наелись досыта. Вместе с пополнением откуда-то пригнали трофейный немецкий танк Т-4, с усиленной броней и щитами, закрывающими борта и верхнюю часть колес. Кресты замазали, нарисовав пятиконечные звезды. Механик испытывал его в низинке, потом сделали несколько выстрелов в сторону немецких укреплений.

— Подходящая машина, — сказал наш комбат Колобов. — Ну, что, Петренко, возьмешь?

— Ни, — упрямо качал головой танкист, видимо оставшийся «безлошадным». — Меня либо немцы прибьют, либо свои. И звезды не помогут. Я уж лучше тогда с пехотой пойду.

Таранец предложил комбату закопать танк поглубже и использовать как неподвижную огневую точку. Благо снарядов хватает. На том и сошлись. Я спросил у ротного, откуда взялся трофей.

— Заблудился. Здесь же хрен поймешь, где ваши, где наши.

— А экипаж?

— Чего экипаж? Нам что, есть куда их девать! Постреляли.

На следующий день, собрав имевшиеся силы, командование предприняло попытку прорвать на нашем участке кольцо вокруг осажденного города, чтобы помочь его защитникам. Это было безнадежное дело. Пехота наступала вяло, а поле и перелески кипели от многочисленных взрывов. Мы прорвались на горящую улицу пригородного поселка. Из обломков кирпичного двухэтажного здания и вырубленного зимой сада, били сразу три или четыре противотанковые пушки. Две «тридцатьчетверки» горели, третья, поврежденная, уползала за дом. Уйти ей не дали и тоже подожгли. За нашими танками жались в кучку с полсотни пехотинцев. Остальные отстали. Таранец приказал мне обойти здание слева, а он с двумя оставшимися в роте танками ударит с правого фланга. Я подозвал младшего лейтенанта, командующего пехотинцами.

— Не отставайте! Нам без вас — каюк. И вы без танков пропадете.

Младший лейтенант, белобрысый, в телогрейке, с автоматом «ППШ», согласно кивал.

— Ну, чего ты киваешь? Бегите за мной и не отставайте. Меня там в этой мешанине в упор гранатами закидают. Вышибай пехоту.

— Ты сначала пулеметы подави!

Наконец сговорившись, я двинулся по горящей улице и обошел здание с тыла. Сразу же наткнулся на пулеметное гнездо, разбил его снарядами. Вылетев на секунду из-за угла дома, всадил еще два снаряда в пушечную амбразуру. Со второго этажа захлопало противотанковое ружье. Пехотинцы сбили его огнем из автоматов и винтовок, ворвались в здание. С другой стороны двора стреляли оба наших танка. В доме гремели гранатные взрывы. Потом ахнуло так, что вылетел кусок стены. Наверное, взорвались снаряды. Человек семь немцев спрыгнули из окон прямо у нас за спиной. Мы лихорадочно развернули башню и ударили вслед. Фрицы отступать умели, в кучу не собирались. Осколками срезало двоих, третьего я догнал пулеметной очередью, а остальные исчезли. Из дома выходили пехотинцы, видимо, гарнизон был уничтожен. Сразу послал Бориса за трофеями.

— Бери в первую очередь харчи и спирт. Автоматы и гранаты, если попадутся.

Боря Гаврин за неимением рации считался порученцем по всем вопросам. С едой были перебои, последнюю неделю харчи доставляли через день-два. Надеялись только на себя. Два автомата «ППШ» мы имели, не считая пистолетов и «наганов». Но лишнее оружие и гранаты в условиях уличных боев не помешают. Гаврин принес несколько гранат, два плоских штыка от немецких винтовок и шерстяное одеяло. Пожаловался, что ни еды, ни спирта не нашел. Разве пехоту опередишь! В бою за нами прячутся, а за трофеями — первые.

— Этот дом пехота отбила, — сказал я. — Много там фрицев валяется?

— Штук пятнадцать есть. И наши лежат. Хоронить некому.

Двинулись было дальше. Вдруг танк крутнуло. Механик Федотыч, выскочив, с руганью пинал железо. Оказалось, в горячке нам перебило гусеницу. Она продержалась метров пять и сразу лопнула. В доме были установлены две 75-миллиметровки, третья — замаскирована в окопе среди сваленных деревьев. Все они были разбиты, успев сжечь три наших танка и еще один повредить. Небольшой гарнизон постреляли пехотинцы. На землю под дерево положили шесть трупов наших ребят, человек десять были ранены. Несколько трупов остались в сгоревших танках. Такую немалую цену мы заплатили за уничтоженный опорный пункт и противотанковую батарею.

Экипаж вместе с десантниками торопливо натягивал гусеницу. Глядя на разбитые пушки, невольно казалось, что если мы продвинулись здесь вперед, уничтожили опорный пункт, то и в других местах дела идут успешно. К сожалению, все обстояло не так. Стрельба шла повсюду, даже в тылу. Это был нехороший признак.

Меня подозвал механик-водитель и сообщил, что задето ведущее колесо. Надо его снимать, заново крепить. Работы не меньше чем на час или два. Но командира роты уже торопили по рации. Надо продолжать наступление. Два танка — все, что осталось от роты, — с десантом на броне двинулись дальше. Нам было приказано быстрее заканчивать ремонт и догонять роту. В воздухе висела сплошная пелена копоти. Дом уже горел вовсю. Ветер крутил над крышей языки пламени, в которых сгорали прошлогодние листья, наши и немецкие листовки. Изредка внутри дома взрывались ручные гранаты и трещали в огне патроны, выбрасывая снопы искр. Гремело по-прежнему со всех сторон, а особенно по периметру города. Когда мы закончили ремонт и Федотыч прогнал для пробы танк по двору, ко мне подошел молоденький сержант, раненный в шею.