Павлик сидел на корточках затаив дыхание. Букашка ползла по его шее, было очень щекотно, но он терпел. Вдруг ветка под его ногой хрустнула! Неизвестный резко повернулся, и глаза его встретились с глазами Павлика. В них зажёгся злобный огонь.

– Что ты тут делаешь? – спросил он грубым сдавленным голосом.

– Я, дяденька, гусениц ловлю, – запинаясь, ответил Павлик. И принялся для виду хлопать сачком по земле.

Неизвестный усмехнулся.

– Шустрые, видно, у тебя гусеницы, – сказал он. – Знаешь что, приятель, пойди-ка поищи их в другом месте! Ты мне мешаешь, понял?

– А что вы, дяденька, делаете? – спросил Павлик с самым дурацким видом (уж он постарался!). – Вы воробьёв фотографируете, да?

Неизвестный фыркнул. Подумал, наверное, что Павлик кретин какой-нибудь.

– Угадал! Ну, иди-иди, тебе же сказали!

Вид у него был зловещий. Чёрные лохматые волосы торчали во все стороны. На голове еле держалась щеголеватая замшевая кепчонка. Он пристально глядел Павлику в глаза, как будто хотел просверлить его насквозь. Честно говоря, Павлику стало не по себе. Он хотел уже уйти, как вдруг Лохматый скомандовал:

– А ну-ка, стой! – поднял фотоаппарат и сфотографировал Павлика.

После этого, как тигр, выпрыгнул из зелёной гущи и исчез в доме № 12.

Лихорадка била Павлика.

Подождав минуты две, с тяжело колотящимся сердцем Павлик направился следом.

Лифт дома № 12 гудел. На табло светилась кнопка десятого этажа.

«На десятый поехал», – понял Павлик.

И, плохо соображая, что делает, пешком бросился на десятый. На десятом было четыре двери.

Отдуваясь, смотрел Павлик по очереди на все четыре. Одна обита чёрной клеёнкой, другая – с какими-то кнопками посередине, третья – с фамилиями жильцов, четвёртая… Возле четвёртой лежал смятый половик. Похоже было, что кто-то только что вытер ноги и вошёл.

Павлик подкрался на цыпочках. За дверью явственно бормотало радио. Павлик глянул в замочную скважину. Полный мрак. Нет, Лохматый вошёл не сюда…

И как только подумал это Павлик, дверь распахнулась, будто угадав его мысли и насмехаясь над ним, и Павлик нос к носу столкнулся с Лохматым!

От неожиданности оба отпрянули.

На сей раз на Лохматом был не клетчатый пиджак, а длинный ярко-жёлтый домашний халат. За спиной его царила кромешная тьма, только где-то в глубине квартиры слабым светом мерцал маленький красный огонёк.

– Слушай, да, никак, это опять ты? – подозрительно вглядываясь в Павлика, прогудел Лохматый. – Всё гусениц ловишь?..

И вдруг схватил Павлика за плечо:

– Скажи-ка, брат, честно, что ты ко мне привязался? Чего тебе надо, а ну говори! А впрочем, зачем здесь стоять? Входи!

«Конец!» – подумал Павлик и пошатнулся.

Да, мы не знаем, не знаем мы, чем кончилась бы для Павлика эта неприятная история, если бы… Видно, родился он на свет в счастливой сорочке, ибо в самую критическую минуту, в ту минуту, когда Павлик, закрыв глаза, уже прощался с жизнью, в тёмной прихожей Лохматого, рядом с его ухом, где-то справа и чуть выше от него, резко и пронзительно зазвонил телефон.

Лохматый выпустил Павликино плечо и схватил трубку.

– Алло! – закричал он. – Это ты, Борода? Да, завтра жди меня на Трубе! Ровно в шестнадцать!

Это Павлик успел услышать, изо всех сил улепётывая вниз по лестнице.

Ах, как хорошо было на улице! Какое ласковое, весёлое светило солнце!

Какие нежные зелёные листья трепетали на деревьях! Какие белые облака бежали по небу!

Как звонко, истошно, как беспечно и отрадно для уха чирикали на ветках воробьи!

Какой душистый прохладный ветерок остужал разгорячённое от пережитого волнения Павликино лицо!

Хорошо было оказаться снова в скверике, среди толстых малышей, уютных старушек, порхающих белых бабочек и нежного запаха растений!

Вон на лавочку присела тётя Катя.

А она, оказывается, симпатичная! Какой у неё смешной острый нос! И она, наверное, не вредная. Сидит себе, жмурится на солнышке.

А вон какой малыш славный! Толстый, важный. Как здорово он набирает полный совок песку и как отважно сыплет его на голову приятелю!

А вот и прутик, которым чертила девушка. А где она сама? Ушла.

Что же всё-таки она чертила?

«Сейчас успокоюсь и посмотрю», – сказал себе Павлик.

Ещё целую минуту он просидел на лавочке с закрытыми глазами, наслаждаясь после зловещего мрака подъезда светом и теплом и чувствуя, как перестают дрожать у него руки. Потом, окончательно успокоившись и убедившись, что ничего не может угрожать ему в этом залитом солнцем сквере, пересел на девушкино место и стал внимательно всматриваться в знаки, оставленные на земле.

Что же это такое? Что значат эти линии и треугольники?

Похоже на чертёж. Что она чертила? Может, какой-нибудь план?

А вдруг сейчас подбегут близнецы со Светкой и будут дразниться? Ну и пусть дразнятся, наплевать! Им нипочём не догадаться, чем занят сейчас Павлик, о чём думает? Да пусть даже сам Андрей подойдёт и будет глядеть с насмешливой, презрительной улыбкой. Пусть улыбается! Посмотрим, что он скажет потом! Как потом будет улыбаться!

Павлик поднял голову. Над двором понеслись странные пронзительные звуки, как будто кто-то огромным гвоздём царапал по железу.

На балконе четвёртого этажа стояла неизвестно откуда взявшаяся Люська и залихватски размахивала смычком над маленькой жёлтой скрипкой.

– Привет, Павлик! – замахала смычком Люська. – Подожди меня, я сейчас выйду!

Через минуту, тяжело отдуваясь и обмахиваясь скрипкой, она сидела рядом с Павликом.

– Куда ты делся? Я тебя всё утро жду! Мы вместе с мамой приехали! И скрипку с собой привезли, мама заставила. Нахальство, даже летом отдохнуть не дадут! Не представляешь, как мне эти гаммы надоели! Хоть бы они провалились!..

Люська сунула скрипку под мышку и в упор поглядела на Павлика:

– Ну, как у тебя дела? Ты ещё не выследил их?

– Пока не могу сказать, – попытался уклониться Павлик.

– Как это «не могу»?! А ну, говори сейчас же, а то я прямо тут на скрипке играть буду!

Люська придвинулась к Павлику и подставила ухо. Глаза её, как две лампочки, загорелись жёлтым огнём любопытства.