— Как долбак, — с готовностью подсказала Глаша.

— Витя, иди домой, — холодно повторилСтрельников-старший. — А мы тут с мисс Дулитл посидим тет-а-тет.

— Ну и посидим! — неожиданно струхнув, согласиласьГлаша. — Не переживай, Витя, мы еще с тобой пообщаемся.

Витя пробормотал что-то неразборчивое и быстро вышел изкафе.

— Пообщаетесь, — ласково кивнулСтрельников-старший. — Один раз — туда, другой раз — обратно. Но сначалапообщайся со мной, детка. Кстати, что это у тебя на губе?

— Пирсинг, — коротко ответила Глаша и выразительноподрожала ноздрями, чтобы показать, насколько она рассержена. — Ты,конечно, запретишь своему сыну мне помогать.

— Конечно.

Глаша посмотрела в его мрачные темно-зеленые глаза и поняла,что тактику придется сменить. То, что годилось для сына, никоим образом немогло пронять папашу.

— Послушай, — сказала она нормальным голосом,решив, однако, не переходить на «вы». — Я не собиралась доставлять Витенеприятности.

— Да что ты говоришь? Втянуть мальчишку в крутыеразборки с агрессивным инвалидом! Требовать от него какое-то заявление!

— Я всего лишь просила позволения упомянуть егофамилию! — возмутилась Глаша.

— Ага! Чтобы его потом избили или вообще — пырнулиножом!

— Какая глупость! — рассерженно воскликнула она,испытывая смутное беспокойство. Ведь она и в самом деле не знала, на чтоспособен Дукельский в борьбе за свои позвонки. Может быть, он профессиональныйаферист и промышляет таким образом по всем московским пляжам?

— Бедная маленькая мисс Дулитл! — дурашливымголосом протянул Стрельников. — Она чиста и наивна, как «фиялка»! Она нехотела ничего плохого!

— Перестань меня так называть, — сердито сказалаГлаша.

— А ты перестань преследовать моего сына!

Он и сам выглядел как бандит, со своей щетиной и высеченнымииз гранита губами.

— Ладно, считай, что перестала, — мрачносогласилась она. — Выбрасываю белый флаг. Пойду под суд за то, чего неделала.

— Ты взрослая тетенька, — пожал плечамиСтрельников. — И в состоянии справляться с житейскими проблемамисамостоятельно.

Глаша схватила ложку и, уставившись в стол, принялась мрачнозакидывать в рот остатки подтаявшего мороженого.

— Ой! — внезапно сказала она и схватилась рукой загорло.

— Что?

— Кажется, я проглотила свой пирсинг!

Стрельников посмотрел на нее с брезгливым любопытством изаявил:

— Самое жалкое зрелище — это молодящаяся баба.Семнадцати уже не будет, детка! Даже если ты проколешь себе не только губу, нои перепонки между пальцами.

— Мне казалось, что так я легче найду общий язык ствоим парнем.

— У тебя не может быть ничего общего с моим сыном.

— Ладно-ладно, мы ведь уже договорились! —буркнула Глаша. — Твой сын останется в неприкосновенности. А я, может,вообще под суд пойду.

— Не надо было массировать кого попало.

— Может, мне вообще паранджу надеть? — ехидноспросила Глаша.

— Что ты, что ты? Зачем же прятать такуюкрасоту? — Стрельников нахально оглядел ее, хмыкнул и подозвал официантку.

— Получите за кофе.

— Мог бы и за меня заплатить, — специально, чтобыпозлить его, сказала Глаша.

— Ты недавно хвалилась, что у тебя хрусты есть! —ухмыльнулся тот. — Или бабло, не знаю, как тебе больше нравится.

— Это я не тебе хвалилась, а твоему сыну!

Стрельников тут же помрачнел и заявил:

— Вообще, мисс Дулитл, это отвратительно.

— Что? — не поняла Глаша.

— Морочить голову подросткам. Я ведь слышал, как ты сним заговорила: сю-сю-сю! У меня хороший парень. Ума не приложу, как он вообщесогласился иметь дело с престарелой теткой в пошлых хвостиках!

— Разница в возрасте не имеет значения.

Стрельников смерил ее уничижительным взглядом и раздельнопроизнес:

— Я. Тебя. Предупредил. Увижу еще раз рядом со своимсыном — пеняй на себя. — И ушел, не попрощавшись.

Оставшись одна, Глаша решила, что ей просто необходимовыпить. Однако в кафе-мороженом выпивку не подавали. Она вышла на улицу ибуквально через несколько метров обнаружила бар. Там было шумно и весело. Глашауселась перед стойкой и заказала большой коктейль. Бармен, обслуживая ее,улыбался в усы. Вспомнив, что она похожа на куст, Глаша отправилась в дамскую комнату,чтобы избавиться от заколок, и, увидев себя в большом зеркале, на некотороевремя лишилась дара речи.

— Господи, какая же я дура! — вслух сказала она,едва придя в себя. — Мне тридцать пять лет, а я до сих пор такая вот дура!Это ж надо было поддаться на уговоры влюбленной Лидки и сотворить с собойтакое? О чем я только думала?

Она повыдирала из волос заколки и поплелась обратно.

— Я хочу вам что-нибудь заказать, — сообщил ейкакой-то тип, устроившийся на соседнем табурете.

Он был страшенный, как ночной кошмар. Поглядев на него,Глаша подперла щеку рукой и, понизив голос, спросила у бармена:

— Что опять со мной не так?

— Все нормально, — подмигнул тот. — Здесь вседруг с другом знакомятся.

— А я просто выпить зашла.

Кое-как отбившись от соседа, Глаша покинула питейноезаведение и поехала домой, купив по дороге бутылку коньяка. До сих пор онаникогда не пила одна, да и вообще пила мало.

— Надо было выйти замуж в восемнадцать, — сказалаона сама себе, налив первую порцию в граненый стакан. — За Борьку Туркина.Правда, он был косоглазый и пришепетывал, зато как меня любил!

Она чокнулась с сахарницей и выпила. Потом съела долькушоколада и продолжила монолог:

— Или, в крайнем случае, за Померанцева, в двадцатьтри. Но он был весь в оспинах и ниже меня ростом.

Ударившись в воспоминания и перебрав всех своих поклонников,Глаша пришла к выводу, что нормальные мужчины за ней вообще никогда неухаживали.

— Может быть, тот из бара был венец всему? —продолжала размышлять она. — Может, зря я не стала с ним знакомиться?Может, он был моей судьбой? И, прогнав его, я навсегда подписала себе приговоростаться старой девой?

Погоревав еще, старая дева принялась уничтожать коньяк,который несколько примирил ее с жизнью. К ночи она пришла в такое веселоерасположение духа, что ей захотелось петь и танцевать. Она врубила музыку истала скакать по комнате. Попутно разбила стекло в книжной полке и смела паруцветочных горшков с подоконника.