Потом упала на него и принялась обмахиваться обнаруженнойпапкой.

— Ой, что-то мне нехорошо.

— Слушай, Глаш, — смилостивился Бабушкин, —давай я сейчас ксерокопну старый текст и поработаю с ним, а ты уже потом всесделаешь, как надо. Когда очухаешься, о'кей?

— Лев, ты такой милый! — пробормотала Глаша, жмуряглаза, потому что ей больно было смотреть на свет.

— Только скажи, где у тебя оригинал?

— В моем кабинете, в сумочке, — простонала та, нев силах тронуться с места. — Там у меня куча газет, ты покопайся в них какследует.

Глаша уже второй день носила с собой рекламные газеты. Деньрождения племянника стремительно приближался, и ей очень хотелось потрясти еговоображение. Поэтому она отыскивала объявления о курсах японского, китайского иарабского, которые попадались ей на глаза, и обводила номера телефонов краснымфломастером. В выходной следовало сесть и обзвонить педагогов, чтобы выбратьтех, которые берут не слишком дорого и живут не очень далеко. Иначе Коля сженой ей, пожалуй, спасибо не скажут. А то еще возложат нее почетнуюобязанность транспортировать Дениса на курсы. Сама, мол, кашу заварила — сама исаночки вози.

Как только Лева скрылся в ее кабинете, Ашмаров затушилсигарету, загнув окурок кочергой. Он всегда выкуривал только половину сигареты,утешая себя тем, что так в него попадает меньше никотина. Бросил его в корзинкудля мусора и оперся обеими руками о стол.

— Знаешь, Глаш, я своего предложения не снимаю, —сказал он, приблизив к ее лицу свое собственное — с глубокими каримиглазами. — Как только у тебя будет настроение, сходим куда-нибудь.

Он даже не спрашивал, а констатировал факт.

— Хорошо, — просипела та, только чтобы от негоотвязаться.

У нее возникло желание завернуться во что-нибудь большое итемное и полежать в углу. Однако она слышала, как Кайгородцев топочет в своемкабинете и на повышенных тонах разговаривает по телефону. Еще минута — и онвылетит в приемную за своей папкой. Чтобы предотвратить очередной вопль, надобыло упредить его появление. Глаша, постанывая, поднялась на ноги.

— Глаш, я там твои шмотки слегка перекопал, —сообщил Бабушкин, пробегая по приемной. — Мне жутко некогда. Кстати, зайдико мне, как освободишься, я дам тебе кое-что для приема внутрь.

Глаша отдала папки Кайгородцеву и поплелась к Леве. Тотсноровисто налил ей в

Мензурку неопознанную жидкость.

— Выпей, не нюхая и не ахая, — потребовал он.

Глаша выпила и уже через полчаса почувствовала себячеловеком.

— Лева, иди сюда! — попросила она, когдаокончательно пришла в себя.

— Ну? — Бабушкин возник на пороге, засунув руки вкарманы халата.

— Лева, я тебя люблю.

— Глашенька, у тебя была слишком бурная ночь! —пробасила из-за своего стола Раиса Тимуровна. — Оставь Льва Евгеньевича впокое.

— Лева, ты лучший человек из всех, кого я знаю! —продолжала настаивать Глаша, преисполненная чувства благодарности. — Мнедаже головой трясти не больно.

Бабушкин широко улыбнулся и, потрепав ее по щеке, нырнул ксебе. Обернувшись, Глаша увидела, что прямо позади нее, словно башенный кран,возвышается Подвойская.

— Девочка моя, — ласково сказала та, беря Глашупод локоть. — Лев Евгеньевич, конечно, хороший человек, но это вовсе нето, что тебе нужно.

— Почему? — усмехнулась Глаша, решив немногопопугать Раису Тимуровну.

— У него очень злая жена.

— Что вы говорите?

— Да, Глашечка. Даже если тебе удастся, — РаисаТимуровна приглушила голос и немного помычала, подбирая слово, — м-м-м..,окрутить, — нашла она это слово, — Льва Евгеньевича, его жена тебятотчас же вычислит и устроит Армагеддон. Поскольку ты будешь выступать настороне зла, она победит.

— Вы так говорите, Раиса Тимуровна, как будто бы ужепрошли через все это, — подколола ее Глаша.

— Ой, что ты, Глашечка! — зарделась та. — Ястарше Льва Евгеньевича на.., не знаю, сколько лет!

— Что и говорить, — со знанием дела заявилаГлаша. — Разница в возрасте — это непреодолимое препятствие!

— Нет, если мужчина старше — это даже хорошо, —возразила Подвойская.

Они не успели развить тему, когда из своего кабинетавыскочил Кайгородцев и промчался к выходу, словно поезд метрополитена, —вжик — и нет его.

— Директор такого заведения! — покачала головойРаиса Тимуровна. — А носится, как мальчик. С ним вообще в последнее времячто-то не то.

— Правда? — спросила Глаша с любопытством.

«Может быть, Раиса Тимуровна что-нибудь знает или о чем-тодогадывается? — подумала она. — Секретари — это такие особенные люди,у которых нюх, как у поисковых собак».

— Я думаю, Глашечка, может, это из-за Ани?

Такого поворота дела Глаша вовсе не ожидала.

— Из-за какой Ани? — изумилась она.

— Из-за Ани Волович, секретарши Нежного. Мне кажется,наш Петр Сергеевич к ней очень тепло относился. Хотя они, конечно, не частовстречались, но…

— Подождите, Раиса Тимуровна, — покачала головойГлаша. — Вы хотите сказать, что директор расстроен потому, что Аня Воловичуволилась?

— Так ты ничего не знаешь! — Подвойская произнеслаэто таким громким шепотом, что придыханием своим вполне могла бы задуть парусвечей. — Она не уволилась, Глашечка, она исчезла!

Глаша невольно вздрогнула.

— Исчезла? — потрясенно переспросила она. —Она исчезла?

— Я так поняла, — сказала Подвойская, улегшись настол пудовой грудью, — что начальство не желает на эту темураспространяться. Делают вид, будто ничего не произошло. Но мне рассказывалаЛиза Марочкина, это уборщица в головном офисе, что Аня оставила на работе всесвои вещи. Поскольку она собиралась увольняться, никто не удивился, когда онана работу не вышла. Но Лиза Марочкина должна была ее рабочее место в порядокпривести, чтобы следующая секретарша уже на чистое пришла, понимаешь?

— Понимаю, — пробормотала Глаша, пытаясь унятьразыгравшееся воображение.

— Лиза сложила барахлишко в коробку и понесла Анедомой, потому что к телефону та специально не подходила.

— Специально?

— Ну, Лиза так подумала. Да и кто бы не подумал? Ониведь накануне с Андреем Васильевичем сильно поругались. — Подвойскаяскроила удрученную физиономию. — И вот хозяева Лизе сказали, что Ана домойс той поры не возвращалась.

— Какие хозяева? — не поняла Глаша.

— Хозяева квартиры. Аня-то комнату снимала. Родом онаиз Липецка, сюда приехала в поисках красивой жизни. Вот и пожила…